Дьявол
Шрифт:
Вдруг на улице раздался басистый голос, заглушивший шум спора.
– Ах, граждане, граждане! – гудел он. – Как вы близоруки и тупоголовы! Ведь герцог не сказал еще своего последнего слова, а если и скажет его, то все равно ненадолго. А если и всерьез скажет, то мы в лучшем случае попадем из бургундского кулька во французскую рогожку [2] .
Оливер сощурил слегка глаза под взглядом купца и воскликнул своим высоким, пронзительным голосом:
– Хо, хо, Питер Хейриблок, когда же, по твоим расчетам, герцог сделает тебя своим сборщиком податей?
2
Т. е.
Из кучки перед лавкой отделился коротконогий, широкоплечий торговец и, посмотрев серьезными глазами в лицо мейстеру, спокойно сказал:
– Тогда, когда король Франции сделает Дьявола своим брадобреем.
Даниель Барт раскатисто засмеялся:
– Тогда придется христианнейшему лису [3] бриться при помощи ложки, по нашему гентскому обычаю.
Под шум поднявшегося смеха Оливер наклонился к суконщику и быстро спросил:
– А у вас есть для меня образчики материй, почтеннейший?
3
Намек на французского короля Людовика XI, за свое коварство прозванного лисой.
Толстяк встал и потянулся, утвердительно кивнув головой. Оливер сказал ему тихо:
– Выйдя из лавки, сверните налево в переулок и входите поскорей в первую дверь.
При этом он отряхнул суконщику платье и бросил через плечо:
– Воистину, Питер, для нашего города выгоднее иметь Дьявола во Франции, нежели герцогского заступника в Брюсселе. Ведь приходится серьезно пораскинуть умом-разумом, когда все ставишь на карту. Ну, да мы едва ли поймем друг друга, тем более что я могу избавить тебя всего лишь от твоей щетины на подбородке, а никак не от страха за судьбу твоих векселей в Брюгге и Льеже. Поэтому иди-ка сюда и садись.
Присутствовавшие одобрительно засмеялись, а Хейриблок, пожимая плечами, неуклюже повиновался; тем временем толстый суконщик успел уже выйти на улицу. Намыливая лицо Хейриблока, Оливер шепнул:
– Вот тебе хороший совет, дружище Питер: держи язычок за зубами в такое смутное время. Я должен тебе откровенно сказать, что некоторые из старшин считают тебя агентом герцога. А ты ведь знаешь, чем пахнет такое подозрение? Итак, будь благоразумен.
Торговец с опаской взглянул в сторону и промолчал. Внезапно смолкли и беседовавшие перед лавкой горожане. Оливер поднял голову и увидел, что все они с улыбкой смотрят в одном направлении. Он тоже усмехнулся: выражение их засветившихся глаз было ему очень знакомо. Прекрасная Анна шла, лаская взоры своим обворожительным видом; поблагодарив приветствовавших ее спешными короткими фразами и жестами, она вошла в лавку. Лицо Оливера, с его тонкими губами, суровой линией впалых щек, глубоко сидящими, сердитыми, неопределенного цвета глазами, сделалось мягче, добродушнее и моложе, стало теплым и как бы освещенным солнечным сиянием, когда жена подошла к нему.
– Все обстоит благополучно, – сказала она и улыбнулась.
В комнате стало опять светлее. Теперь ее провожали взоры мужчин, глядевших ей вслед: смотрели те, кто стоял перед лавкой, поворачивали намыленные свои физиономии осклабившиеся клиенты, подмастерья глядели с рабским
Потом он шепнул жене несколько слов на ухо и опять нагнулся над Питером, единственным, кто не пошевельнулся.
В первой же комнате, которая оказалась незапертой, она увидела толстого иностранного купца; он спокойно лежал на мягкой скамье и медленно выпрямился, заслышав шаги. При виде женщины он поднялся довольно быстро и светски учтиво поклонился ей.
– Оливер очень скоро придет, – приветливо сказала она и предложила ему вина. Посетитель выпил за ее здоровье и начал непринужденный разговор, оживившись в присутствии дамы. Анна слушала его, слегка улыбаясь.
– Простите меня, сударь, – перебила она мягким голосом, – но, когда хотят играть роль суконщика, надо не только уметь носить его платье, но и усвоить его манеры. Вам следовало быть или менее галантным, или же по моей проницательности понять, что я являюсь доверенным лицом моего мужа.
Гость тихо засмеялся.
– Раз уж вы невысокого мнения о светскости почтенных суконщиков, сударыня, – сказал он, – я должен в угоду вам сознаться, что я не из их числа. Но вы меня простите, если на первый раз я вам больше ничего не скажу; мои дела так сложны и в то же время так ответственны, что я предоставляю вашему мужу объяснить их вам.
– О, сударь, – остановила она его, – как бы я ни была любопытна, я ничего не хочу знать о ваших делах. С меня совершенно достаточно, – прибавила она тихо и наклонилась к нему через стол, – с меня совершенно достаточно, что великий король не посылает больше к нам разную шушеру, цыган, подмастерьев, менял, а прислал одного из своих придворных.
Гость был поражен и, покраснев, приподнялся с места.
– Ну, ну, сударыня, – пролепетал он, – ваш ум, по-видимому, так же опасен, как и ваша красота. – И, глядя на нее как-то особенно, он прибавил: – Я вижу, вы далеко пойдете.
Анна рассеянно посмотрела на него большими серыми глазами, зрачки которых были сильно расширены.
– Так далеко, – сказала она медленно и чуть слышно, – так далеко, как того пожелает наш общий хозяин.
Мужчина с незнакомым ему доселе волнением сжал ладони.
– Это король? – спросил он, поежившись.
– Нет.
– Бог?
– Нет.
– Дьявол, полагаете вы?
Женщина не отвечала и на минуту закрыла глаза. Затем она сказала:
– Он идет.
– Я не слышу.
– Я это знаю.
Гость провел по лбу рукой и смущенно оглядел мрачный покой, скудно обставленный громоздкой мебелью. Он кашлянул, как бы желая избавиться от какой-то тяжести, давившей ему грудь. Только теперь стукнула дверь и послышались легкие быстрые шаги. Оливер стоял на пороге. Анна засмеялась.
– Этот господин лишь тебе одному, Оливер, хочет показать свое умение ткать, – сказала она, – но это, конечно, не из недоверия, а из учтивости. Оказывается, у французских суконщиков манеры придворных.