Дьявольски рисковый
Шрифт:
Молчание за дверью. Она размышляла. Моё оправдание было лучшим, что у меня было в запасе, даже если оно было выдумано. Не считая головной боли и живота.
– Говоришь физкультура?
– переспросила мама немного мягче после нескольких тихих секунд.
– Да, - ответила я страдальчески.
– Вольные упражнения.
Я задержала воздух. Вольные упражнения было хорошим выбором. В настоящее время мы занимались баскетболом, но мне показалось, что вольные упражнения был более жалобный вариант для девушки с менструальными недомоганиями.
– К третьему уроку ты пойдёшь в школу, это ясно?
– Хорошо.
– Я с облегчением вздохнула и снова натянула одеяло на плечи. Я могла ещё немного полежать, в тёплой, мягкой постели. Ведь в моей комнате стало так холодно в утренние часы. У нас было «только» начало октября. Отопление не включалось, даже если снаружи бушевала бы метель. Сезон отопления для папы начинался только в середине октября и ни на день раньше.
– Тебе что-нибудь нужно?
– переспросила мама спустя какое-то время.
– Может мне, э ...
– У меня всё есть!
– сообщила я коротко.
– Я хочу только ещё немного полежать. Больше ничего.
– Да это прозвучало так, будто я действительно страдала. Когда маму мучила боль или даже приступ мигрени, она не хотела спать, а просто «полежать».
Покупать ей тоже ничего было для меня не нужно. Сейчас и вероятно никогда. У меня всё было, по меньшей мере для следующих пяти лет. Потому что Леандер сделал это своим личным заданием, заботится для меня о предметах гигиены, когда шёл в галантерейный магазин и что-то для себя «одалживал». Упаковка прокладок или тампонов всегда помещалось у него под жилетом. Теперь у меня в шкафу они лежали всех размеров и марок, которые можно было найти в торговле. Особенно очарован Леандер был прокладками с крыльями. Я же напротив, не могла терпеть, когда он вмешивался в женские дела. Но это его не заботило.
– Маленькая лгунья ..., - пробормотал он с упрёком, после того, как за дверью стало тихо, прежде чем разразиться новой арией стонов.
– Ай, ай, ай ... merde ... Знаешь, как говорят французы? Аи, не ай. Они говорят аи! Почему собственно? Ай подходит больше ... о ... или о ... о mon Dieu …
«Mon Dieu» прозвучало искренне страдальчески. Я решила одарить Леандера мимолётным взглядом. Он выглядел неряшливо и не выспавшимся. Волосы падали ему, спутавшимися прядями, на бледный лоб, а глаза были окружены голубоватыми тенями. Его кожа была такой бледной и серой, что он напоминал мне вампира. Больного вампира. Мой мимолётный взгляд стал пристальным. Леандер ответил на него устало. Никакого искры или снежного блеска в его голубом глазе. Он выглядел мутно, а зелёный напоминал гороховый суп, а не свежую траву.
– Ты опять пил?
– Я не пью, Люси, я ...
– Нет, пьёшь! И ты оставляешь везде лежать свои бутылки, так что мама может их найти и в следующее время сделает мою жизнь как в аду, потому что думает, что они мои! В будущем, убирай по возможности свои вещи! Они хотят установить решётку на моё окно. Решётку! Как в тюрьме!
– Тише, Люси, немного потише, пожалуйста ...
– Леандер парируя, поднял свои руки вверх. Его пальцы слегка дрожали.
– Я говорила шёпотом!
– Я действительно так и делала. Не было гарантии, что мама уже ушла от моей двери. В случае сомнений всегда говоришь шёпотом.
–
– Леандер прижал смятую диванную подушку к своему виску.
– У тебя похмелье, - установила я безжалостно.
– Тебя это удивляет? Блин, Леандер, ты ведь уже на школьной поездке заметил, что не переносишь алкоголь!
– Bien s^ur. Но тогда я пил пиво и водку. А не Перно. И меня всё снова вырвало. Никакой головной боли следующем утром.
– Что же. Может, он просто её не заметил, потому что его главной проблемой было вывихнутое плечо, в то время как он лежал в полубессознательном состояние во дворе замка.
– Теперь ничего не вырвало ... хотя меня тошнит, так тошнит ...
Я надеялась, что при тошноте и останется. На всякий случай я вытащила моё комнатное растение из горшка и придвинула его рядом с Леандером, поставив перед диваном.
– Где ты вообще был всю ночь?
– От него воняло, как будто он вывалился в пепельнице. Но на дискотеках и в барах больше нельзя было курить. Он что, сам начал с этим делом?
– Я не могу тебе сказать. Тебя это не касается.
– Нет, касается!
– горячо возразила я. Леандер снова поднял свои руки вверх, чтобы я приглушила свои шипящие звуки.
– Кроме того, я хочу знать, почему ты пьёшь!
– Ты много чего хочешь знать, Люси.
– Голос Леандера был хриплым от боли.
– Я не могу тебе этого сказать. Не сейчас.
– Но я хочу знать сейчас, потому что ты сейчас лежишь в похмелье в моей комнате, и возможно сейчас тебя вырвет в мой цветочный горшок!
– Если ты перестанешь кричать, может и нет. Ты не можешь принести мне таблетку? Что-нибудь против головной боли, пожалуйста, Люси.
– Нет, - отклонила я решительно его просьбу.
– Никогда. Это слишком рискованно. Кто знает, как она на тебя подействует!?
Леандер зарыл своё лицо глубоко в подушку и дышал там громко и мучительно. Слабость распространилась у меня в желудке, в то время как я наблюдала за ним. Это больше не было представлением. Может это даже с самого начало не было им. Ему действительно было плохо, ещё хуже, чем тогда в замке. Тогда его только тошнило. Теперь же он казался больным. Алкоголь был для него отравой. Он мог его убить.
– Леандер, зачем ты это делаешь? Пожалуйста, объясни мне это. У тебя ведь есть другие, более важные вещи, которые нужно сделать! Тебе нужно бы было работать над тройным прыжком, вместо того, чтобы напиваться!
Леандер протянул руку вперёд и оттолкнулся, используя край дивана, насколько можно вверх, что смог сесть. Но он оставил свои глаза закрытыми.
– Люси, я ... во-первых, я не могу всего тебе сказать, как бы тебе этого не хотелось. Я не могу! И я этого не хочу. Это было бы не умно.
– Напиваться тоже не умно.
– О нет, это умно.
– Леандер открыл глаза. Я отвернулась, когда он посмотрел на меня. Куда пропала его нахальная, озорная улыбка? Его чувство юмора? Он состроил такое лицо, будто собирался завтра умереть.
– Они разлетелись, Люси. Я могу их чувствовать.
– Он понизил свой голос до шёпота.
– Их сотни.