Дьявольские повести
Шрифт:
Одиночество скрадывают немногие друзья, такие, как Ф. Коппе, Л. Блуа, и небольшая группа молодых писателей, которые по своим литературным интересам тяготеют к Барбе д'Оревильи, — среди них П. Бурже, Р. Пеладан, Ж. Ришпен, М. Роллина, К. Ж. Гюисманс. Но и по отношению к ним писатель испытывает разочарование: «Друзей нет, есть люди, относительно которых мы пребываем в заблуждении». Этим обескураживающим выводом завершается история противостояния Барбе д'Оревильи своему времени, подводится итог судьбе неприкаянного человека и художника, оставшегося непонятым. «Too late»(«Слишком поздно») — девиз, украшавший его печатку, был не просто кокетством денди, а признанием своей отторженности от современников, живущих в упоении благами бездуховного «прогресса». Неприкаянным Барбе
Итак, период наиболее активного творчества Барбе д'Оревильи приходится на три десятилетия — с начала 50-х до начала 80-х гг. XIX в. Панорама литературной жизни Франции этого времени была достаточно пестрой и динамичной. Если первая половина столетия завершилась художественными открытиями Бальзака, то уже в 50-е гг. в литературе с достаточной четкостью обозначились тенденции, характерные для новых времен. Это прежде всего утрата исторического оптимизма, которым в известной мере компенсировалось критическое восприятие современности, свойственное романтизму и классическому реализму первой половины века. После революции 1848 г. и государственного переворота 1851 г. широко распространились настроения скептицизма во всем, что касалось возможностей совершенствования общества. Утрачивается вера в прогресс и чувство исторической перспективы, а романтический «энтузиазм» воспринимается как не обоснованная реально и чисто внешняя аффектация. Отсюда — атаки против романтического лиризма и противопоставление ему «объективной» поэзии (Т. Готье, Ш. Леконт де Лиль и движение «Современный Парнас») и «безличного» искусства (Г. Флобер).
Кризис идеализма становится плодотворной почвой для распространения позитивистской философии О. Конта и на ее основе — натурализма, который начиная с 60-х гг. проявляет себя в творчестве Э. и Ж. Гонкуров и Э. Золя как новое литературное направление. Уже в 50-е гг. в поэзии Ш. Бодлера ощутимо предвестие символизма, и скоро оно реализуется в творчестве П. Верлена, А. Рембо, С. Малларме и др.
Параллельно с этими важнейшими линиями литературного движения заявляет о себе «искренний реализм», развиваются социальный роман, фантастический роман и повесть, а исторический роман устремляется в русло приключенческого жанра. Эти и другие явления и составляют общий поток литературы, в котором развивается и творчество Барбе д'Оревильи.
Произведения Барбе д'Оревильи, предлагаемые читателю в настоящем сборнике, принадлежат к 60— 80-м гг. и отражают разные грани творчества писателя, а также многообразие его связей с традициями французской литературы, несмотря на кажущуюся абсолютную обособленность его жизненной и эстетической позиции.
«Шевалье Детуш» (1863) — самый известный из его «нормандских романов», благодаря которому за писателем закрепился неофициальный титул «нормандского Вальтера Скотта». Роман посвящен отцу писателя, в котором он видел воплощение нормандских традиций.
Роман повествует о событиях в Нормандии конца XVIII в. Это было роялистское движение, начало которому положило восстание 1791 г. в Вандее. Участников мятежа называли шуанами, по имени их предводителя — Жана Котро по прозвищу Шуан. Движение шуанов включало все события, связанные с борьбой роялистов 90-х гг. XVIII в. в западных провинциях Франции. К истории шуанства Барбе д'Оревильи проявляет глубокий и устойчивый интерес, что отражается в ряде его произведений, написанных и до и после «Шевалье Детуша». Первое упоминание о Детуше — в повести «Изнанка карт» (1849). В романе «Околдованная» все предвещает будущий исторический роман: характер некоторых персонажей (например, аббат Круа-Жюган), манера авторского повествования, вся атмосфера Нормандии, еще не остывшей от войны шуанов и синих (республиканцев), а имя шевалье Детуша упоминается, хотя и вскользь. В 1852 г., едва работа над «Околдованной» завершена, Барбе д'Оревильи уже во власти замысла романа о шевалье Детуше, а в предисловии 1858 г. к новому изданию «Околдованной» он говорит о создаваемой им серии произведений о войне шуанов, включающей также повести «Рыцарь большой дороги»
Обдумывая роман о безвестных героях шуанства, Барбе д'Оревильи размышляет об истории вообще и о смысле исторического движения. Понятию «история» в его концепции противопоставляется «время»: он трактует их как две противоборствующие силы: время «нивелирует» прошлое, стирает грани обстоятельств, приглушает яркость того, что было реальностью, покрывая все слоем «неосязаемой пыли», которая способна сгладить самые острые пики событий и поглотить всякое воспоминание о них. «Время уже обволокло своей нивелирующей пылью многое из того, что произошло в недавнем прошлом, чувства людей, живших тогда, доходят до нас искаженными», — пишет он в романе «Околдованная» (гл. VI). История же противостоит процессу забвения. История — это память и знание, без которых человек остался бы неприкаянной частицей в неумолимом потоке движения жизни.
Барбе д'Оревильи различает «реальную» историю и «возможную». Первая — это память о фактах, имевших место в действительности, а вторая служит дополнением реальных фактов другими событиями, отвечающими духу времени, а потому вполне вероятными. Эти потенциально возможные события конструируются авторским воображением и вводятся в роман наряду с фактами «реальной» истории. Более того, силой воображения настоящий писатель способен постичь и сказать больше, чем могут дать воспроизведенные с мелочной скрупулезностью реальные факты. Таким образом, Барбе д'Оревильи оправдывает вымысел в историческом романе.
Но еще больше, чем возможность вымысла, его занимает вопрос о полноте отражения «реальной» истории в романе, так как значительные пласты ее остаются за рамками официальной хроники, они сохраняются лишь в предании. Это «неписаная» история, богатая и способная восполнить лакуны официальных анналов. В ней таится немало выдающихся личностей — и тех, кто вершил события, и тех, кто запечатлел эти события в своих сказаниях. «Это безвестные и многоликие Гомеры, которые проходят, сея в сознании масс семена преданий. И еще долго сменяющие друг друга поколения с бесхитростным восхищением будут бродить в этих чудесных зарослях, пока не останется несорванным последний листок последнего воспоминания и пока все, что было поэтического и великого в жизни людей, не окажется навсегда во власти забвения», — говорится в романе «Околдованная» (гл. XV).
Особенно несправедливой официальную историю Барбе д'Оревильи считает к героям-шуанам. Их нельзя поставить в один ряд с такими историческими личностями, как Ришелье, Кромвель или Наполеон, они скромнее и как бы сливаются с породившим их массовым движением эпохи. Это требует от писателя более пристального внимания к нравоописанию, воспроизведению местного и исторического колорита, то есть воссозданию широкого живого «контекста» жизни и деяний исторического персонажа Безвестность героев шуанской войны дает автору и существенное преимущество: с этими героями не связаны никакие стереотипы и предубеждения, что делает возможным органично соединять в персонажах и событиях романа исторические факты и вымысел.
Барбе д'Оревильи был не первым французским писателем, обратившимся к истории шуанства. Его непосредственным предшественником был Бальзак с его романом «Шуаны, или Бретань в 1799 году» (1829). Однако в отличие от Бальзака, изображавшего события с позиции синих (республиканцев), которым он сочувствовал, Барбе д'Оревильи видит происходящее глазами шуанов и именно в их среде находит настоящих, хотя пока еще и безвестных, героев.
Шуанство было рождено не только политическими событиями, оно возникло в недрах специфического для французской Нормандии уклада повседневной жизни, ее традиций, религиозных верований, особенностей психологии обитателей этой провинции. Чутко уловив это, Барбе д'Оревильи стремится представить Нормандию не только в исторической конкретности, но и в региональной специфике — и, может быть, даже с большим акцентом на последней, то есть на местном колорите.