Дьявольский микроб
Шрифт:
Но этот тип не хотел действовать тихо. Если он предназначил меня к смерти, то ему хотелось еще насладиться видом моей агонии. Садист с помутившимся рассудком. Жаждущий крови, сообщник Грегори, Генрих. Немой с пустыми глазами убийцы. Полулежа-полустоя на ступенях, я повернулся как раз тогда, когда он вновь подходил ко мне. Он шел, пригнувшись, с пистолетом в руке. Но он не хотел стрелять. От пули умирают слишком быстро, если, конечно, она пущена в нужное место. Вдруг я осознал, что он именно того и хотел: он водил пистолетом, выбирая то место на моем теле, которое не сразу меня прикончит пулей, а заставит помучиться. Я напряг руки, ухватившись сзади за лестницу, и выбросил ноги, рассчитывая одним ударом заставить Генриха больше
Я не мешкал. Если бы попытался бежать по пролетам вверх к вертолетной площадке, он поймал бы меня через несколько секунд или спокойно убрал бы выстрелом. Даже если бы я добрался до вертолетной площадки, предположив, что время чудес еще не кончилось, то все равно внезапности уже не было.
Там уже Грегори ожидал бы меня. Я оказался бы между двух огней. И тогда для Мэри все было бы кончено.
Было так же самоубийственно и спускаться, чтобы встретить его внизу.
Ждать, пока он поднимается, тоже не мог. У меня оставался только нож.
Правая рука моя была отшиблена. Ею ножом уже невозможно действовать.
Впрочем, даже если бы мы оба были безоружными, а я находился бы в отличной форме, и тогда вряд ли справился бы с этим феноменально мощным немым. А я был далеко не в отличной форме.
Я проскочил в решетчатую дверь, словно кролик из норы, спасающийся от хорька. С отчаянием оглядел пустую платформу. Взобраться кошкой по вертикальной лестнице, которой пользовались мойщики окон, наверх или спуститься вниз по лестнице электриков? В полсекунды смекнул, что и то и другое невозможно. С одной рукой быстро не взберешься. Не успею достичь низа или верха лестницы, как Генрих снимет меня выстрелом. В шести футах от края платформы шла через всю ширину крыши станции гигантская балка. Я ни на миг не переставал сознавать, что едва остановлюсь, задумаюсь, как встречусь с Генрихом на этой пустой платформе. Для меня безразлично вооруженным или нет он будет. И я не останавливался. Пролез под цепью, ограждающей платформу, и двинулся над пропастью в шестьдесят футов глубиной.
Здоровой ногой осторожно и твердо ступал по балке, больная же нога, короткая, предательски соскальзывала по толстому слою сажи, скопившемуся здесь от проходящих бесчисленных поездов. Прыгнув, сразу больно ударился коленом о край балки, схватился левой рукой за нее и балансировал в продолжение смертельных трех секунд, стараясь сохранить равновесие.
Гигантская пустая станция поплыла у меня в глазах, но все же каким-то чудом я сохранил равновесие и уцелел. Все в один миг. Выпрямился на дрожащих ногах. Не пополз по перекладине, не пошел кошачьими шагами, раскинув руки для равновесия, а просто наклонил голову и побежал.
Перекладина была восьми или девяти дюймов ширины и вся покрыта толстым слоем сажи. Два ряда выпуклых гладких заклепок шло по всей ее длине. Они представляли для меня смертельную опасность, ступи хоть раз на их скользкую выпуклость. Но я бежал. Потребовались секунды, чтобы преодолеть семьдесят футов до центральной вертикальной балки, до стояка, исчезавшего где-то вверху, во тьме. Я схватился за него, совершенно не чувствуя страха, и посмотрел назад, туда, откуда пришел. Генрих находился на платформе у решетчатой двери. В вытянутой руке он держал пистолет и целился в меня. Он хорошо видел меня, но слишком долго целился, так что я успел спрятаться за вертикальную балку.
Он нерешительно огляделся. Правая рука моя медленно отходила. Пока Генрих раздумывал,
Но вот Генрих решился. Мысль о прыжке с платформы на балку не улыбалась ему. За это на него не стоило обижаться. Он приставил железную лестницу к окну, долез по ней до балки, на которой я находился, перебрался на еще одну балку, повыше, и уже оттуда осторожно опустился вниз. Теперь он находился на одном уровне со мной и приближался с расставленными руками, как канатоходец. Я не стал ждать, повернулся и тоже пошел. Но далеко не ушел: идти было некуда. Балка упиралась в кирпичную стену.
Деваться было некуда.
В шестидесяти футах внизу слабо мерцали рельсы и проглядывались гидравлические прессы. А здесь, вверху, только я, глухая стена и балка.
Повернулся лицом к приближающемуся Генриху и приготовился умирать.
Генрих добрался до вертикального стояка в центре, обошел благополучно вокруг него и двинулся прямо на меня. В пятидесяти футах он остановился и оскалил зубы в улыбке. Он видел, что я в ловушке и нахожусь в его руках.
Наверное, это был самый счастливый момент в его жизни. Генрих вновь двинулся, медленно сокращая расстояние между нами. В двадцати футах вновь остановился, нагнулся, ухватился за балку и сел на нее верхом, обхватив для страховки ногами. Поднял пистолет и, держа его обеими руками, стал целиться в живот.
Я ничего не мог поделать. Руки за спиной держались за стену. Напрягся в ожидании выстрела, глядя на его руки и представляя, как его пальцы побледнели от напряжения. Не выдержав бесполезной готовности получить пулю, я моргнул и закрыл глаза. Только на секунду. Когда вновь открыл их, он ухмылялся, уставившись на меня, и пистолет опустил до самой перекладины. Такого утонченного садизма и дьявольской жестокости я нигде не встречал. Но должен был ожидать этого. Безумный монстр, запихнувший в рот Кландону яд, повесивший Макдональда и проломивший затылок миссис Турпин, замучивший до смерти Истона Дерри и, мало того, поломавший мои ребра. Нет, я не доставлю такому типу удовольствия видеть меня умирающим не от пули, а от страха, по крупицам. Представил себе пустые глаза, падкие на зрелище страданий других, отчетливо представил перекошенный ухмылкой волчий рот. Он был кошкой, а я мышью, и он собирался играть, пока не выжмет из меня последнюю унцию удовольствия и затем, сожалея, застрелит.
Впрочем, он еще получит удовольствие от зрелища падающего моего тела, бьющегося о стальные и бетонные балки и перекладины.
Я был сильно напуган. Я не герой. Когда вижу неизбежность смерти, веду себя, как все. Страх почти парализовал меня. И вдруг мозг мой от злости за свою беспомощность подхлестнуло: была непереносима мысль, что моя жизнь и жизнь Мэри всецело в руках этого недочеловека.
«Нож! — обожгло сознание. — У меня еще есть нож». Потихоньку сдвинул руки за спиной. Все еще ноющие, но уже не бесчувственные пальцы правой руки нащупали в левом рукаве нож и схватили рукоять. Генрих с ухмылкой вновь поднял пистолет, целясь на этот раз мне в голову. Но я уже высвободил нож. Еще рано ему убивать меня. Он еще не устал забавляться и собирается получить удовольствие от невинной игры, прежде чем нажмет последний раз на курок.
Генрих вновь опустил пистолет. Покрепче обхватив ногами балку, левой рукой залез в карман куртки. Вытащил пачку сигарет и коробок спичек. Он расхохотался как сумасшедший. Это был верх его утонченной пытки. Приятно покуривающий убийца, а охваченная ужасом жертва ожидает последнего мига, сознавая его неотвратимость. Он взял в рот сигарету, наклонился и чиркнул спичкой, не выпуская из правой руки пистолет. Спичка зажглась, на долю секунды ослепив его.
Я бросил нож. Сверкнула сталь, пролетела молнией, и Генрих захрипел.