Дьявольский рай. Почти невинна
Шрифт:
В конце концов, не выдержала и между слов с тетенькой обменялись короткими – «привет», «привет».
Он молча смотрел на меня. Темные очки – забрало. Неподвижное лицо.
– Я этих задниц в Алупку сплавить хотела, а они меня с собой берут.
Это была чистейшая правда, послужившая темой сегодняшней баталии. Симуляция острейшей ножной боли привела к быстрому разоблачению (я перепутала левую с правой), а тут же подступившая проблема пред-пост-междуменструального синдрома была заткнута ассортиментом таблеток, пить которые я отказалась.
А Гепард улыбался.
Для одиноких душ, что еще могут выносить течение этой повести, сообщу, что вчера приехала белокурая, коротко подстриженная Алина из Москвы. Та самая зрелая женщина с налетом аристократичности, балерина в отставке, которая окончательно прибила меня своим появлением в конце моего прошлогоднего отдыха. «Ты посмотри на себя, – говорил Альхен, – ты ходишь, как родина-мать. И на нее – ей уже за тридцать, но она выглядит лучше, чем ты».
Когда верная рыжая Танька сообщила мне о ее приезде, стало как-то тоскливо.
Экскурсия в Алупку. Туда на катере, под плеск бирюзовой волны. А там фотографирование на фоне мраморных львов и романтичных фонтанов, тенистый парк и близкая Ай-Петри. Потом молчаливая прогулка по шоссе обратно в Эбру. Ничего особенного.
Парадом командовал отец. Меня ни о чем не спрашивали, поэтому я ни о чем не говорила.
Nach Mittag
Никакой сиесты не было.
Расположившись амфитеатром, вся их черная компания (Сашка, Вера, Алина, Танюшка и, по всей видимости, половозрелая дочка отставной танцовщицы) ловила явный кайф от оживленного обсуждения кого-то (и, к слову, у меня вовсе не было стопроцентной гарантии, что это была не я). Альхен что-то говорил своей красивой подруге и ее дочери (существо довольно блеклое и не представляющее большой угрозы). Я видела их разговор примерно так:
– А сейчас я вам покажу, как посылается энергия ян-ци и какие реакции она вызывает. Посмотрите, пожалуйста, вон на ту скамейку... – Все посмотрели. – И на симпатичную девушку с читающим папой.
Не желая подводить мерзавца, изображала замешательство, очень выразительное ёрзанье, покачивание ногой, поглаживание бедер и даже сосание пальца (за что получила отцовскую реплику вполне угадываемого содержания).
После представления Алина, улыбнувшись улыбкой Снежной королевы, еще неоднократно поглядывала на чувственную Адору.
Через час я уже сидела под тентом, вся в ожогах, полученных еще утром, и играла в карты с Рыжей и очень кстати спустившейся Зинкой.
Когда мой зад уже оторвался, чтоб подойти к отложившему приемник Гепарду – на лестнице замаячила папашина белая панамка, и я поспешила сесть обратно. Когда все сомнения улеглись, и можно было вновь приступать к опасным маневрам, ощутила, что у меня кружится голова,
Мысль о ветрянке, между прочим, неотступно кружила по орбите моего сознания, пульсируя назойливым напоминанием.
– Милые барышни, из вас тут, ненароком, никто не знает, как начинается ветрянка?
– Прыщи вылазят и чешутся, – пожала плечами грубая Зина.
– Не болели, – уютно ёрзнула Рыжая.
Взрослая Марина предпочла молчать.
– А меня тошнит. Голова побаливает. И горло тоже.
– А чего сразу ветрянка? Болезней мало?
– Есть серьезное подозрение. Был контакт с инфицированной особой.
– А может, Саша знает? – предложила Марина.
– Правильно! Пойдем спросим! – пропела Рыжая, стремительно вскакивая.
– Да стойте вы!
– Э, нет, вот это уж точно нет! – Мерзавка схватила меня за ногу и заставила прыгать за своей абрикосовой спиной кривым и извивающимся уродом. Доставила в таком не очень эстетичном виде под нос Их Святейшеству. Они нахмурились, но губы были тронуты легкой улыбочкой-с.
– Вот видите, господин доктор, в каком виде меня к вам доставили, – сказала я, потому что была в бреду.
– Видим-видим, – ответил бы Альхен, но он по-прежнему играл роль айсберга, поэтому молчал.
А я не уходила.
Пришлось отвлечься от своего приемника.
– В следующий раз, когда мы будем видеться, ты, пожалуйста, подстриги ногти на руках.
– Во! – Я в буквальном смысле сунула ему под нос свои замечательные пальчики (хоть и с остатками фиолетового лака на аккуратно подстриженных ногтях).
Улыбнувшись каким-то эхом улыбки, он, с весомой долей презрения, продолжил:
– И на ногах тоже. А еще прими душ. Ты хоть и рыжая, но должна следить за этим. У тебя же есть дезодорант?
– Ну ладно... – Я села на корточки, положив локти на его бронзовые бедра. Он тут же легонько дернулся, будто хотел отодвинуться, но было некуда. – Я буду хорошей девочкой, и всё устроим высший класс! Я ведь правда умею быть очень даже хорошей...
Он соткал из всех своих сомнительных мыслей некоторое подобие улыбки.
Воцарилась тяжелая пауза.
– А твоя сестра, между прочим... – Возникла ассоциация с таким Вовочкой Ильичом, изрекающим нечто крылатое на каком-то субботнике. – Оч-чень и оч-чень сексуальна.
Я сидела, разинув рот.
– Я вот на ней пробовал ян-ци, и результаты... дай бог, дай бог. Сексуальность... Она просто тает.
«Таять» должна была я. Какого черта тогда эта пантомима с элементами стриптиза каждый раз, когда он на меня смотрит?
Вся компания моих знакомых детей (Зинка, Рыжая, две Маринки, Катька с Надькой и Жерар) носилась вокруг нас какой-то сумасшедшей каруселью, визжа и наступая то на меня, то на Альхена.
После пары бессмысленных фраз и его молчания с нажиманием на кнопки приемника, я сама, добровольно, пошла к папаше на пирс, где он как раз готовился наблюдать за погружением солнца в раздвоенный пик Ай-Петри.