Дьявольское соглашение
Шрифт:
– Нет смысла противостоять прогрессу, лучше его возглавить, – ответил я заплетающимся языком. Мне было очень плохо, как никогда в жизни, даже после самых страшных студенческих попоек.
– Для вас закрыт доступ в академические круги, – сказал Илья Вадимович. – Сегодня вы совершили массовое убийство, и вам не сойдет это с рук. Вам не место среди людей науки. Наука должна продвигать, делать лучше, а не убивать.
– Скажите это ядерщикам-физикам.
– Если у вас и был шанс стать договорником в каком-нибудь крупном предприятии, то теперь нет, потому что ученые в вашем лице доказали, что чтобы составлять контракты не надо мозгов, достаточно включить компьютер. И в науке вам не место.
– Но ведь
– Но никто и никогда не говорил об этом с кафедры, защищая при этом докторскую диссертацию. Это практиковалось как баловство. А теперь это научно доказанный факт. Вы думаете, что похоронили только договорников, но на самом деле это задело и вас.
– Вы ошибаетесь.
Илья Вадимович затушил сигарету о край лавочки, выдохнул вонючее облако и ответил с присущим его профессорскому величию апломбом:
– Я не могу ошибаться.
И ушел.
А спустя год его мертвое тело, аккуратно завернутое в толстый ковер, лежит в моем камине. Я завалил его дровами, чтобы не было видно, и если не знать, что там схрон, то его и не заметишь. После всего, что мне пришлось сделать, я был вынужден покурить, не покидая кабинета – вдруг труп старого профессора найдут в мое отсутствие? Я покурил, выдувая дым в окошко, а вот пепельницу на место не вернул.
И если у Полины Романовны спросят, не вел ли я себя как-то странно в последнее время, она вспомнит, что сегодня я курил в кабинете. И все потому, что я забыл поставить пепельницу на место, где она всегда лежала.
Так что не имеет смысла избавляться от трупа, если я и так вызову подозрения. Чтобы я ни сделал, все равно мертвое тело доктора наук Ильи Вадимовича Шорина свяжут с моей личностью. Академики в один голос запоют трагическую песню, что моя докторская диссертация научно доказала, что смарт-контракт – это не фантастика, а реальность, и на этой почве у нас случился конфликт. Они будут обязаны сказать, что с моей защиты Шорин не разрешил опубликовать ни единой моей статьи, ни единого моего комментария, он обрек мою научную деятельность на забытье и не жалел сил строить мне препятствия. Это, конечно же, добавит масла в огонь. Хоть я и не был специалистом в уголовном праве, я все же был юристом, и кое-что в уголовном преследовании понимал. Если есть тело, значит будет дело.
Стало быть, тело не так уж и безобидно. Стало быть, не так уж и не имеет смысла избавиться от него.
Университет опустел примерно к десяти вечера. Закрылась библиотека и последние студенты, возлагавшие на этот вечер большие надежды, покинули корпуса академии. Преподаватели, читающие лекции на вечерних потоках, обычно задерживаются не дольше, чем на пятнадцать минут – чтобы быстро переодеться. Никаких чаепитий и болтовни с коллегами после последней пары быть не может. Я пытался сосредоточиться хоть на какой-то работе, но не мог. Меня отвлекали студенты со слезами на глазах, коллеги, административный персонал, несколько раз звонили мама, друг и невеста. Всем им словно кто-то сказал, что мне сегодня как никогда требуется уединение, и именно поэтому они принялись яростно навязать мне свое общество, если не лично, то хотя бы по телефону.
Но больше всего меня отвлекал, конечно же, камин. А вернее, его содержимое. Несколько раз за вечер мне послышалось что из-за бревен раздался сухой деликатный кашель, как будто человек не может не кашлянуть, но хочет это сделать максимально незаметно. Потом я начал слышать шорохи и какую-то возню. Я включил в кабинете свет, хотя всегда работаю при настольной лампе и свет включаю крайне редко, разве что если принимаю в своем кабинете студентов. Не скрою, немного страшно мне стало.
Я с трудом дождался, когда в коридоре перестали ходить. Вышел из кабинета, сходил в туалет, проверяя заодно, не горит ли в каком-нибудь
Я вернулся в кабинет, запер дверь, опустил жалюзи и вытащил бревна из камина. Потом взялся за жесткий край ковра и вытянул схрон на паркет, предварительно убрав ковер подальше.
– Если ты, сукин сын, жив, то только попробуй меня напугать! – сказал я и принялся разматывать «мумию». Несколько оборотов и я вижу мертвое тело доктора наук Шорина. Оно было схвачено трупным окоченением, и, вне всяких сомнений, мертвее мертвого. Руки прижаты к бокам, плечи приподняты, как будто перед смертью доктор чего-то сильно испугался. Глаза закрыты, рот потно сжат, губы – ниткой. От трупа исходил запах пепла и дыма. Очень странно, что профессор в стадии rigor mortis был прямым, как игла. Если мне не изменяет память, то вследствие того, что сгибательные мышцы намного мощнее, чем разгибательные, у трупа руки и ноги должны быть полусогнуты соответственно в локтях и в коленях, кости рук – полусжаты; но конечности трупа были прямыми, кисти рук словно прилеплены к внешним сторонам бедер. Видимых повреждений на теле не было, внутренняя часть ковра была сухой, то есть, раны не было. Я перевернул труп, осмотрел одежду. Ничего. Значит, причина смерти не огнестрельное ранение и не ножевое, и не ранение в принципе. Возможно, яд? Или естественная причина? Еще была возможность спрятанных ран на теле, ведь, как известно, трупы не кровоточат, значит даже при большой ране из нее не вытечет кровь и одежду не запачкает (если рана не снизу), но могут отделяться другие жидкости, которых в трупах хватает, но и их можно залепить пластырем… Чтобы убедиться, что на теле нет ран, надо его полностью раздеть, а мне этого делать совершенно не хотелось. В конце концов, я не судебный медик, не патологоанатом, это не моя работа. Я замотал тело обратно в ковер и разместил его в камине, тщательно замаскировал дровами и открыло окно настежь, чтобы проветрить помещение. С телом нужно что-то делать, скоро здесь образуется такая вонь, что никаким проветриванием не спасешься.
Выкурив две сигареты подряд я опорожнил пепельницу (выкинул бычки и пепел в камин) и снова пошел в туалет. Разыгралась диарея на фоне стресса. А у кого бы такого не случилось?..
Когда я вернулся в свой кабинет, я понял сразу две своих ошибки.
Первая – я не позвонил в полицию и трогал труп руками без перчаток. Вторая – я забыл запереть кабинет.
Возле моего стола сидела Полина Романовна и сосредоточенно читала какую-то рукопись, делая по ходу на полях красной пастой заметки.
– Хорошо, что ты еще здесь, Никита, – сказала она, – я пришла показать тебе страшную глупость, которую сейчас выдают за результат науки.
– Что вы наделали?
– Что?
– Зачем вы…
– Да на улице не лето, а ты распахнул окно настежь! Я зашла и сразу замерзла! Пришлось все закрыть и принять меры… Что с тобой такое? Ты здоров? Выглядишь ты плохо…
Я оцепенел как профессор в rigor mortis, только он-то в связи со смертью, а я – от страха. Я не знал, что делать. В моем кабинете было закрыто окно, включен свет, чайник важно булькал своим кипяченным нутром, а в камине горел огонь.
***
– Говорите, никого не видели?
– Да что происходит, объяснишь ты мне наконец? Ты не здоров?
– Полина Романовна, пожалуйста, расскажите еще раз. Вы пришли в мой кабинет, и не видели никого и ничего?
– Объясняю еще раз. Я пришла за несколько минут до тебя. В кабинете были открыты окна, стоял ужасный холод. Шторы разлетались как плащ у вампира. Дверь была раскрыта настежь. Я закрыла окна, включила камин и чайник, чтобы выпить горячего. Ты опять курил в кабинете, распахнул окна и ушел, забыв их закрыть. Выстудил весь этаж.