Дыхание грозы
Шрифт:
перекрыть темпы, которые утвердил ЦК партии!..
"Неужели я на самом деле не понимаю чего-то, как мне подсказывает Башлыков? Неужели во мне все это — на самом деле крестьянская шаткость, мужицкая жалостливость?
Правый уклон в прикрытой рассуждениями "форме"?..
Уклон не уклон, а пришить… могут!.. Пришить и "сделать выводы"!.. Чего там — могут сделать, делали уже, делают…
Галенчики!" Угрожающим вспомнилось то, что жестко заявил в первый вечер, казалось, добрый, многоопытный Червяков: жизнь беспощадно отбросит
Усилием воли разорвал натиск беспокойных мыслей, начал думать о жене, детях — как они там? Соскучились, видно, по нему, как и он по дому. Месяц, кажется, не виделся.
"Домой, домой!" — слышалось, выстукивали под вагонами колеса,
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Тот, кто хочет избавиться от беды, хватается за соломинку. В поисках избавленья Ганна ухватилась за почти незнакомую девушку.
Все-таки была какая-то надежда на нее: может, посоветует, куда пойти, к кому обратиться. У нее ведь в Юровичах и в Мозыре знакомых, видно, много.
Ганна знала, что она работает учительницей в Глинищах.
Однажды случайно столкнулись лицом к лицу в олешницкой лавке; Параска даже брови подняла удивленно и обрадованно; узнала Ганну с первого взгляда. Но Ганна тогда отвела глаза в сторону, не подала и вида, что помнит, нарочно спряталась в толпе.
Почему так поступила тогда, не сказала бы и после. Может, потому, что все очень уж неожиданно получилось; может, потому, что сказать ничего хорошего не могла — но, как бы там ни было, Ганна теперь от души пожалела о своей неприветливости. Мысли ее все время обращались к Параске.
Еще тогда узнала Ганна от Миканора, что Параска учительствует в Глинищах. Теперь услышала от него же, что часто она бывает и в Олешниках, на собраниях, в школе.
Тут Ганна и подкараулила ее, когда та вышла на улицу.
Ганне, правда, не очень повезло: с Параской шел старый человек в свитке, с книгами и тетрадями, но она подошла запросто к девушке, лоздоровалась.
— Не узнаешь, может? — сказала нарочито весело, поприятельски.
— Узнала… — просто, располагающе ответила Параска.
— Давно было…
— Давно…
Пошли, помолчали. Ганна напомнила:
— Собирались в Курени к нам учительствовать!
— Собиралась! Да не пришлось. Назначили в Березовку, А теперь вот — в Глинищи…
Только прошли улицу, вышли в поле, как догнал Миканор. Гаина надеялась, что он свернет или отстанет, но он шел и шел, будто охрана. Ганна посматривала на него с неприязнью — надо ж, принесло не вовремя.
И без того неловкий, он теперь — рядом с Параской — казался Ганне еще более неуклюжим, громоздким.
"Как медведь. А кавалером быть хочет…" — подумала Ганна. Догадывалась, что неспроста Миканор тащится рядом.
То говорили о чем придется, то молчали. День был пасмурный, за желтоватой куделью туч обозначался немощный кружочек
— А я тогда, в лавке, подумала, — сказала Параска Ганне с веселой откровенностью, — что признавать не хочешь меня!
Ганна почувствовала себя виноватой.
— Неожиданно получилось все!.. Да и, можно сказать, забыла уже!..
— Недолго были вместе. И столько времени прошло!
— Много! Как на том свете было!..
— Я вспоминала тебя. Думала — как тебе замужем?
Ганна почувствовала в словах Параски вопрос, нахмурилась.
— Чего там думать… — только и сказала.
От всех этих проводов остались в памяти неприязнь к Миканору и чувство неопределенности, недосказанности, которое все время жило в душе. Чувство это усилилось, когда расстались, когда с Миканором пошли назад. Будто и не было рядом Миканора, шли, жили каждый своим настроением, своими мыслями. Заметила только мельком, что он очень возбужден, готов захохотать, закричать от какой-то радости. Идет как захмелевший. Он не захохотал, не закричал; внимательно глянув на нее, неожиданно спросил:
— Правда ето, что Евхим тебя бьет?
Она недовольно повела бровями, помолчала. Будто озлилась на него за вопрос.
— Правда не правда — какое кому дело?!
— Нам до всего дело! — важно заявил он. Деловито добавил: — Советская власть, не секрет, судит за это! Хочешь, скажу ему?
— Не хочу! — отрезала она. Решительно, твердо.
Миканор удивился:
— Почему ето?
— Потому.
— А все-таки — почему?
— Потому… Неправда все! Набрехали!..
Он, чувствовала Ганна, не поверил. Смотрел на нее и как бы не понимал. Ганна сердито бросила ему:
— Ты ето не ухаживать ли за Параской надумал?
Миканор растерялся. От неожиданности не сразу нашелся что сказать.
— Выдумала!..
— И я говорю — выдумали.
У села они разошлись: Миканор пошел улицей, а Ганна — по загуменью Но прошла она по загуменью немного: так не хотелось видеть Корчей, что, миновав уже, вернулась на прежнюю свою усадьбу, подалась к родной хате.
Мачехи дома не было: не надо скрывать, выдумывать что-то. Прижала ласково Хведьку, который вырезал какие-то узоры на палке, с нежностью погладила рыжеватую головку.
Тот подождал, терпеливо, с надеждой глянул на Ганну, как бы спрашивая; она поняла его взгляд, виновато пожалела — нет!
Нет гостинца! Не сердись, не сюда ведь шла. И не до того мне теперь, братик! Села на лавку, стала расспрашивать, где мать, где отец, говорить о чем придется; а сама думала: тут и остаться бы, совсем не идти к Корчам!..
Ушла из хаты, только когда вернулась мачеха.
Еще со двора заметила: свекровь у окна — коршуном, высматривает, ждет. Нарочито твердо, решительно ступила на крыльцо, уверенно взялась за щеколду. Только вошла, Глушачиха мигом ощупала всю глазами, пронизала взглядом.