Дыхание осени 2
Шрифт:
— Мне кажется или ты наглеешь? — спрашиваю, потягивая чай.
Псина по-кошачьи фыркает и трясет мохнатой башкой. Понимает, что ли? После кукушки, устроившей вчера спонтанный сольный концерт, я уже и не удивлюсь. Здесь хотя бы нечто живое, дышит и тааак смотрит, что, пожалуй, поддамся… Вздохнув, бросаю по привычке взгляд на стену: не хватает не часов, а странной кукушки. Яр вчера забрал ее с собой, так и шел под громкие "ку-ку" по лестнице, а мы с Егором держали дверь открытой, так хихикать веселее, и даже не напомнили, что из часов можно вытащить батарейку. Конечно,
— Мне кажется или ты на глазах растешь? — с подозрением смотрю на виляющий хвост. — И как-то ты… очень пушистый.
Псина поджимает хвост и крадется к поводку, поглядывая на меня — уносит его обратно в коридор и вот то ли слышится мне, то ли правда — вздыхает. Эх, смотрю, это такая привычка у Самарских — перенимать мои привычки. Вздыхаю и иду переодеваться. Псина не верит, даже не смотрит в мою сторону — лежит бревном в пустом коридоре, и только когда подхожу, беру поводок и открываю дверь, выскакивает в подъезд и мчится по ступеням. Надеюсь, в такую рань никто из соседей там не прохаживается, а то чревато переломами.
На улице сыро, слякотно, сонно. Я стою на школьном стадионе, и пока Звезда бегает, пытаюсь выискать одни окна воот в этом подъезде. Ага, нашла. Темно, спит еще, ну и ладно. Звезда уносится так далеко, что я и не вижу ее, но не бегу, не трясусь над ней как настоящие собачники, потому что знаю, что у нее есть еще одна привычка Самарских — обязательно возвращаться.
Стою, мерзну чуток, зеваю и вдруг тихий голос, — не тот, что вчера, не мужской, не Яра, — раздается у меня за спиной.
— Злата, — голос звучит неуверенно, я бы сказала просительно, и так неожиданно, что мне кажется, будто кто-то занес надо мной сжатый кулак, и пока я думаю, что же делать — медленно делает разрез скальпелем и начинает вытягивать жилы.
К врагам не поворачиваются спиной, но если враг уже зашел со спины, если уже ударил, чего мне бояться? И я старательно притворяюсь глухой и бесчувственной: да, мне трудно дышать, и в горле песок, и язык прилип к небу, зато голова прошла на ветру. Прогулки с собакой, оказывается, не только животным полезны.
— Злата, нам надо поговорить…
— Нам? — спрашиваю беспечно. Не знала, что я могу так.
— Злата, послушай, ты многого не понимаешь…
— Еще что-нибудь о тебе? — и так могу, кольнуть и зло пожалеть, что сейчас не в подаренной Яром шубе.
— Мне больше не к кому обратиться…
Просьба. Ко мне.
Человек, который стоит за спиной, хорошо меня знает. Вернее, знал — мы теперь не общаемся. Мы теперь не друзья. Мы чужие. И все-таки…
Я оборачиваюсь и не могу сдержать удивления. Да, это Лариса. Да, я бы узнала ее все равно, но… где гламур, где нотка высокомерия ко всему прочему, кроме "я", где уверенность, с которой она легко через всех перешагивала, в том числе через меня? Она сильно похудела, и этот тот случай, когда не к лицу, а, наоборот, говорят, что сошла с лица; в глазах лихорадочный блеск отчаяния. Втягиваю в себя воздух — вроде бы нет тошнотворного запаха наркоты,
— Что случилось? — выпаливаю.
— Заметила, — усмехается, — все замечают, и Стас…
А вот это зря она: прозвучавшее имя напоминает не только о том, что Лариса выманила у меня кольцо и кулон, отыграв костюмированный спектакль, но и по словам Яра принимала участие в том, что с нами произошло. Она пытается что-то сказать, но я резко перебиваю:
— За что?
В свете нависающих над нами фонарей, наверное, не только она выглядит тусклой тенью. И не ей одной так паршиво, как кажется.
— Я пришла за твоей помощью… ты ведь поможешь? Злата…
А я повторяю:
— За что?
— Я никогда не желала тебе зла, — тараторит. — Я не знала… меня обманули… Мне нужна твоя помощь… Послушай, ты ведь ничего так и не знаешь, Злата! А я боялась тебе рассказать! Он меня запугал, а чтобы молчала, устроил в салон. Он сказал, у меня есть способности, сказал, что смогу, нужно только не бояться рискнуть, и я… Я взяла кредит под квартиру, я… Злата, он подставил меня! Я выкупила его салон, а он провальный! У меня хотят забрать квартиру, понимаешь? Из-за его салона, но ведь это он посоветовал. Он! Я не хочу жить на улице! Ты слышишь меня? Скажи ему, поговори с ним, ты ведь можешь, я знаю, вы помирились, он простил тебя…
Я невесело усмехаюсь, прокручиваю поток слов, щедро сброшенный на меня Ларисой — вот, значит, как он ей отомстил. По-своему и по-крупному: загнал в долговую яму.
Устав от жалоб, я притворно зевнув, повторяю:
— За что? Это единственное, что меня интересует. Ну, и так, если не налоговая тайна — за сколько?
Но чтобы не думала, что у меня масса времени на второй концерт псевдоплача, предупреждаю, что у меня мало времени и вообще пора возвращаться домой.
— Домой, — кивает, — у тебя опять есть дом… а у меня…
А вот это я уже зря, поэтому исправляюсь:
— Лариса, если у тебя ничего нового, прощай.
Она бросает настороженный взгляд вниз — Звезда вернулась и пытается и ноги мне согреть в благодарность за прогулку, и защитить, если что. Пока она сидит очень смирно, но глаз от моей бывшей подруги не cводит.
— Ты не поможешь, — понимает Лариса. — Нет ведь?
Я молчу, а молчание не всегда означает "да".
— Не поможешь, а я тебе помогу! Хочешь? Почему бы и нет? Мы — ведь подруги!
— Бывшие, — вношу маленькую поправку.
На Лице Ларисы застывает удивление. Да, я прощаю, да, иду на уступки, но только с теми людьми, которые небезразличны, которые для меня что-то значат, и Ларисы больше нет в этих списках. Вычеркнулась сама.
Но вскоре она берет себя в руки, принимает снисходительный вид и так резко выпрямляется в погоне за царской осанкой, что у меня бы точно звезды перед глазами плясали. Нависает надо мной как столбы — такой же смесью бетона, который не повернешь и не сдвинешь. Я могу обойти, и так лучше и проще, тем более что я уже об нее ударялась, но я не двигаюсь с места.