Дыхание осени
Шрифт:
— Неа, — машет головой, — твои накрашенные! Я ща! — несется в нашу комнату, а я иду на кухню, где мама деликатно отчитывает провинившуюся бабушку. Но та не кается, грозится доказать всем, что еще одного мальца воспитает спокойно, если никто не будет вмешиваться!
— Нет, бабушка, — говорю ей, — Егор — не игрушка, чтобы передавать его из рук в руки. Он будет жить со мной, и эта тема закрыта.
— А ты изменилась, — замечает бабуля.
— Знаю, — соглашаюсь с очевидным, — только этого мало.
И ничего не
— Ой, это так здорово! — шипит мальчик в трубку. — Я так ударил одного рыжего, что с него шапка слетела! Я тогда и понял, что он рыжий, а дразниться не стал! А он потом поднялся и на меня бросился — блииин, дал мне в глаз! Но не больно! Только синяк, бабуля говорит, будет большооой!
Интересно, кого он радует приключениями? Надеюсь, маму? Хоть раз за все время она могла позвонить ребенку? А то только единожды и звонила, после сказки в журнале, да и то — мне. Удивительная в своей черствости женщина.
— Да не, не больно, говорю же, — шепчет дальше Егорка, и по вольному тону я понимаю, что вряд ли бы он так говорил со строгой дамой-торшером. Она бы уже пищала, визжала, что ее сына пытались убить снежком, как будто ей и впрямь есть до него дело. — И вообще, битвы мужчин закаляют! Я сейчас поем и опять пойду — вдруг они еще там?
Да, точно не с мамой, но новости о новой битве не радуют уже меня. За одного переживай, второй готовь валерьянку в случае проигрыша в войнушку — уж очень она азартная. Ага, так я и дала этим шкодам вольную.
— Интересно, — спрашиваю, — кто тебя отпустит?
— Ой! — мальчик отключает телефон и смотрит так добропорядочно, что не слышала бы — не поверила в его планы намылить шею безобидным рыжим мальчикам со двора.
— Без меня ни шагу, — грожу для устрашения пальцем.
— И в туалет? — хлопает длиннющими ресницами.
— Из дома без меня ни шагу, — вношу поправку.
— А, ну ладно.
И вот подумалось мне, что как-то подозрительного быстро соглашается, но разве я могла предположить, что он слова мои к сведению примет, но прокрутив их как в З-Д формате, найдет лазейку? А я сижу, спокойно наминаю бабулин пирог (удивительно, что мне оставили), ворчу, что развелось в районе хулиганья — вон, орут во всю глотку за окном, никого не стесняясь, а бабушка мне подмигивает и участливо спрашивает:
— Не так-то просто воспитывать ребенка, да, Злата? Может, передумаешь еще?
И вот тогда-то меня и осенило. Да и голосок, наконец, узнаю. Отодвигаю в сторону надкушенный кусок пирога, иду на ультразвук и прямиком — к балкону, где Егор, скрутившись через высокий бортик, дразнит
— Хоть бы сам оделся, — ворчу, сбрасывая с балкона шапку, — ладно этот, за него пусть другие волнуются. Обо мне мог подумать?
Ластится котиком, только что хвостиком не виляет.
— Ладно, — говорю, — пошли греться.
— Чаем, что ли? — тянет без охоты, но идет следом.
— Котлетами.
Опережает меня на повороте и первым усаживается за стол. Н-да, надо бы с собой, как уезжать будем, захватить штук… десять — авось, во время пути не оголодает. Егор ест и одновременно делится новостями, как отомстил обидчику; все слушают так, будто понимают его речь с забитым ртом.
— Ешь молча, — говорю ему.
— А фо… фо… мо-л-фа? — спрашивает, жуя. — И фо… я фо-ма? Нта-ка-фан? А фам снефоок пофоол!
— В снежки поиграем, — соглашаюсь милостиво, потому что знаю, что первый и даже второй снег никогда не выпадает в таком количестве, чтобы им бросались.
Пока ребенок ест под благодушными взглядами, я думаю, что бы сообразить себе к пирогу? Даже настроение приободряется когда представила в руках огромную кружку. Итак, чего я хочу? Кофе? Или чая? С учетом слов Макара, простой вопрос заставляет призадуматься, и я незаметно доедаю кусок пирога всухомятку. Егор просится на улицу, в снежки, я с тоской резюмирую через окно, что снег стелется, не жалея ни себя ни меня, но раз пообещала — иду. Мальчишка носится с недавними противниками, я переваливаюсь с ноги на ногу у подъезда, пока кто-то не въезжает мне снежком в рот.
Рыжий! Узнаю по шапке и наглому взгляду! Ну, держись, гусь!
Набираю снежков на скорую руку и мчусь к нему. Не уйдешь! Не спрячешься в моем районе! Прижимаю мальчишку к дереву и крошу снежок на светлые ресницы и брови — что-то жалко его, расплачется еще, если с такого расстояния двинуть снежной пулей.
— За что? — отплевывается тот. — Это же Егор в вас попал! А мой снежок пролетел мимо!
— Ага, — усмехаюсь, — ври больше!
Но на всякий случай оглядываюсь и ловлю такой невинный взгляд, что мгновенно отпускаю рыжего. Но не каюсь: а если бы попал еще и он, оправдываю себя, ведь целился же!
Я пару раз мечу в Егора, но тот уходит от мести. Может, и хорошо, а то прям и не знаю, как бы везла его домой с двумя фингалами. Наотдыхались, называется. И так смешно подумать, какие лица будут у его репетиторов, когда вернемся. Вот хохма! Надеюсь, они придут не слишком рано, и я их не просплю.
Моя дубленка в снегу, сапожки вообще не скажешь какого были цвета, я с непривычки выдохлась, а Егору еще бы носиться и носиться. А правду говорят, что лучший лекарь — природа, я и не заметила, как перестала мысленно стонать от боли при резких движениях.