Дыхание розы
Шрифт:
Сломать. Сломать члены, кости, совесть и душу.
Кто-то подошел ближе. Аньес показалось, что ее сердце перестало биться, когда шаги затихли перед ее камерой. Заскрежетал замок, и тут же к горлу Аньес подступила тошнота. Она встала лицом к двери. Флорен нагнулся, чтобы попасть в это миниатюрное пространство. В руках он держал башенку. [30]
– Вы привели свою душу в порядок, мадам? – спросил инквизитор без всякого вступления.
В голове Аньес промелькнула мысль, порожденная страхом: «Разумеется, господин инквизитор». Однако она услышала, как ее твердый и спокойный голос произнес:
30
Башенки –
– В ней никогда не было беспорядка, мсье.
– Это и надлежит выяснить. Мне показалось, что процедурная комната больше подходит для первого допросы дамы, чем эта камера, которая…
Сморщившись от отвращения, он понюхал воздух, пропахший нечистотами и пищевыми отбросами, и продолжил:
– …ужасно воняет.
– Как вы и говорили, к этому привыкают. К тому же в этой комнате только вы сможете сидеть, а я буду вынуждена стоять перед вами согнувшись.
– Дадите ли вы, мадам, мне слово, что путы и стражники не понадобятся?
– Я сомневаюсь, чтобы кому-либо удавалось убежать из Дома инквизиции. Тем более что эти несколько постных пней лишили меня сил.
Флорен довольствовался тем, что кивнул головой, и вышел. Аньес последовала за ним. Белокурый молодой человек, осторожно державший в руках письменный прибор, на котором стоял рожок, служивший чернильницей, и маленький масляный светильник, ждал их неподалеку. Это был grapharius, письмоводитель, на которого возлагалась обязанность записывать ее показания.
Когда они шли вдоль клеток, Аньес взглядом искала человека, который схватил ее за щиколотку. Напрасно. Она прониклась твердой уверенностью, что он умер. Почувствовав бесконечное облегчение, она закрыла глаза. Он сумел от них сбежать.
По мере того как они поднимались к залу с низким потолком, Аньес казалось, что воздух становился более свежим, более легким, более жизненным. Они пересекли большую комнату и попали в приемную. Когда в крошечном окне, выходившем во двор, Аньес увидела клочок неба, покрытого тяжелыми дождевыми тучами, она почувствовала, как ее переполняет неуместное в данных обстоятельствах счастье. Они свернули направо и стали подниматься по другой лестнице, на этот раз из темного дерева. Добравшись до лестничной площадки, Флорен обернулся к Аньес. Аньес задыхалась от усилий, потребовавшихся, чтобы преодолеть четырнадцать ступеней. Флорен прокомментировал:
– Лишения позволяют разуму освободиться.
– И вы тому служите превосходным доказательством.
Аньес чуть не прикусила губу от испуга. Неужели она потеряла голову? Что на нее нашло? Если она будет его оскорблять, он не замедлит выместить на ней свою злобу. Для этого он располагал всевозможными средствами.
На какое-то мгновение Флорена покинула уверенность. Перед его мысленным взором предстала другая женщина, та, которую он уже однажды видел за прекрасным лицом Аньес. Он мог бы поклясться, что она нисколько не осознавала произошедшей с ней метаморфозы. Но он ошибался. Аньес охватило стойкое спокойствие, заглушившее семена страха, которые пытался посеять Флорен. Могущественные тени, присутствие которых она чувствовала во время первой встречи с инквизитором, вновь поселились в ней.
Молодой письмоводитель бросился вперед, чтобы открыть высокую дверь, перед которой они остановились. Аньес вошла в комнату и посмотрела вокруг, словно хотела просто ознакомиться с обстановкой. Ее охватило странное чувство нереальности. Ей казалось, что ее дух отделился от тела.
Комната
Монж де Брине, бальи Артюса д'Отона, отсутствовал на допросе. Флорен намеренно не попросил его приехать.
Инквизитор уселся в грубо сколоченное большое кресло, стоящее во главе стола, а письмоводитель устроился на скамье.
Сквозь туман до Аньес долетел громкий голос Флорена:
– Будьте любезны, мадам, сообщить нам вашу фамилию, имена и статус.
– Аньес Филиппина Клэр де Ларне, дама де Суарси.
После чего нотариус встал и произнес:
– In nomine domine, amen. [31] В 1304 году, 5 числа ноября месяца, в присутствии нижеподписавшегося Готье Рише, нотариуса Алансона, одного из его секретарей и свидетелей по имени брат Жан и брат Ансельм, доминиканцев из Алансонского диоцеза, урожденных соответственно Риу и Юрепаль, Аньес Филиппина Клэр де Ларне, дама де Суарси лично предстала перед досточтимым братом Никола Флореном, доктором теологии, господином инквизитором территории Алансона.
31
Во имя Господа, аминь (лат.). (Примеч. пер.)
Нотариус сел, так и не взглянув на Аньес. Флорен начал:
– Вы, мадам, обвиняетесь в том, что приютили еретичку, некую Сивиллу Шалис, свою служанку, спрятав ее от нашего правосудия, а следовательно, Божьего правосудия, и позволили соблазнить себя еретическими мыслями. Против вас выдвинуты и другие обвинения. Но мы предпочли не говорить о них сегодня.
Процедура позволяла Флорену это сделать. Он припас главный козырь про запас, на тот случай, если Аньес чудом удастся доказать свою невиновность, опровергнув обвинение в ереси.
– Признаете ли вы эти факты, мадам?
– Я признаю, что в моем услужении находилась Сивилла Шалис, скончавшаяся в родах зимой 1294 года. Я клянусь своей душой, что никогда не подозревала ее в ереси. Что касается соблазна, который могут вызвать еретические мерзости, то он полностью мне чужд.
– Позвольте об этом судить нам, – возразил Флорен сдерживая улыбку. – Признаете ли вы, что оставили при себе сына, рожденного этой еретичкой, чтобы и его тоже взять на службу?… Некого Клемана…
– Я рассматривала это лишь как жест христианского милосердия, поскольку не знала, что его мать была еретичкой, как я уже говорила. Ребенок был воспитан в любви и уважении к Церкви.
– Вот именно… а как дела обстоят с вашей любовью к нашей святой Церкви?
– Моя любовь к ней абсолютна.
– Правда?
– Правда.
– Ну что же, почему бы нам не проверить это немедленно? Вы клянетесь вашей душой, и смертью, и воскресением Христа, что говорите правду? Вы клянетесь, что не будете ничего скрывать и ничего утаивать?