Дыхание в унисон
Шрифт:
– Ну, как она говорит… Вслушайтесь в ритм… Слышите? Вот она, поэзия:
Цветы повторяютсяКаждую вёсну,А радости – нет…Вот высочайшее мастерство – увидеть за словами скрытый характер героини. И дорогого стоит получить такой совет от мастера. Я потом у многих своих героинь выискивала места, в которых должна была бы проявиться их поэтическая натура.
Роль Сарры, по общему мнению, у меня получилась, это была хорошая работа. Событием стали для меня гастроли Малого театра
Выходить в финале на поклоны – это большая честь, свидетельство признания актрисы в труппе, среди коллег. Моя тетя была на спектакле и потом сказала мне:
– Элочка, что такое? Весь зал говорит: «Быстрицкая, Быстрицкая…» А тебя нет… Это же неприлично…
Я шутливо пересказала этот разговор режиссеру. «Нет проблем, – сказали мне. – Выходи, кланяйся!»
Киевские зрители меня приняли. Я играла этот спектакль, пока он был в репертуаре театра. Моим партнером был Борис Андреевич Бабочкин! Феноменальный артист!
Но тогда, летом 1947 года, все это было от меня еще очень далеко: и работа в Малом, и знакомство с Николаем Афанасьевичем Светловидовым, и партнерство с Борисом Андреевичем Бабочкиным…
Вернусь в те времена, когда я, студентка провинциального педагогического института, изучала филологию и руководила студенческим танцевальным кружком. На олимпиаде в связи с завершением учебного года наш кружок получил первое место. Пожалуй, это было первое в моей жизни признание. Невелика награда, но я ею очень гордилась и мысленно говорила родителям: «Видите? У меня кое-что получается». Тем более что меня премировали путевкой на двенадцать дней в дом отдыха профсоюза работников искусств. Там отдыхали и начинающие, и уже известные актеры, даже целые ансамбли. И, конечно, устроили вечер самодеятельности – пели, танцевали, играли. Не помню уже, что я делала на сцене, но, наверное, выступила с успехом, потому что ко мне подошла актриса Киевского театра имени Ивана Франко и спросила:
– Деточка, вы где учитесь?
Я ответила, что в Нежинском педагогическом институте. И она вдруг сказала:
– Жаль. Вам надо в театральный.
Это была Наталья Александровна Гебдовская. Она меня помнила, уже в глубокой старости, далеко за девяносто, иногда звонила мне. У нее всю жизнь сохранялся чудесный молодой голос. Помню, как она начинала разговор:
– Ну, як вы там, дорога моя?
Мы с нею всегда говорили на украинском языке, я хорошо его помню, он мне нравится своей певучестью.
А тогда Наталья Александровна сказала всего лишь несколько слов, но это были именно те слова, которых я интуитивно ждала. Мне требовалось заинтересованное участие опытного, умного человека, чтобы побудить меня к действию. Я говорила себе: «Вот, разглядела же во мне Наталья Александровна что-то такое, раз посоветовала мне стать актрисой!» Ее мнение было очень важно для меня, так как Наталья Александровна
Ни тогда, ни позже я не отличалась робостью или неуверенностью, но мне всегда требуется собраться с душевными силами, чтобы совершить Поступок.
Из дома отдыха я возвратилась с четкими планами на ближайшее будущее. Папа в это время все еще служил в Вильнюсе, и я решила сохранить летнюю стипендию, чтобы отвезти сестру и все наши вещи в Вильнюс. А на те деньги, что останутся, поехать в Киев и попытаться поступить в Театральный институт имени Карпенко-Карого.
Неделя за неделей, день за днем – время поджимало: надо было сдавать документы, готовиться к экзаменам. Но вначале требовалось сказать родителям, что я не изменила своих планов – хочу стать актрисой. И стану! Родители считали ведь, что я угомонилась, как говорят на Украине – перебесилась. Снова были разговоры-уговоры, призывы одуматься.
– Ну хорошо, – говорила мама. – Ты не хочешь стать врачом, это можно понять. Но ты уже студентка педагогического института, профессия педагога очень уважаемая, что тебе еще надо?
Родители не узнавали свою послушную дочь. Я слушала их с большим почтением, но когда они исчерпали все доводы, заявила, что решение свое не изменю и очень прошу понять меня.
Мама была настолько против, что заперла всю мою одежду. Это меня не остановило.
– Все равно поеду, – заявила я твердо.
Мама спросила, тяжело вздохнув:
– А на что ты будешь жить?
– Заработаю, – с оптимизмом ответила я.
Сняла с веревки платье, которое постирала, и в нем уехала. Весь мой багаж состоял из небольшого чемоданчика.
Отец, провожая меня, купил буханку черного хлеба и две бутылки ситро. Он сказал:
– К сожалению, я больше ничего не могу тебе дать.
Небольшие деньги у меня были свои – остатки летней стипендии. Я чувствовала себя очень свободной и независимой. И тогда, и впоследствии часто вспоминала моих старших друзей по госпиталю, благодаря которым я научилась самостоятельно принимать решения и добиваться их осуществления.
Это были для меня поворотные дни. Еще можно было отступить, смириться. Но я понимала, что тогда моя мечта стать актрисой так и останется просто красивой мечтой.
В Киеве я остановилась у бабушки, мне не надо было платить за жилье. Я ни минутки не сомневалась, что поступлю в институт. Это была какая-то безоглядная вера в себя. А пока я не пропускала случая побывать на спектаклях замечательных украинских театров. Тогда играли выдающиеся мастера – Амвросий Бучма, Наталья Ужвий, «семейство» Юра – Гнат Петрович и его брат Терешко – и многие другие.
Театральный Киев всегда соперничал с театральной Москвой, и это приносило обоюдную пользу. Именно в то время в Киеве блистала плеяда актеров, которых зрители буквально боготворили. И Киевский институт театрального искусства пользовался огромной популярностью среди молодежи, его можно было сравнить лишь с московскими ГИТИСом или ВГИКом. Конкурс был очень высоким, отбор – тщательным. И это можно понять. Преподавали в институте признанные мастера украинского театра и кино, и никто из них не хотел потратить четыре года своей жизни (в институте было четырехгодичное обучение) на натаскивание бездарностей.