Дырка для ордена
Шрифт:
– В том и главная проблема, что по-настоящему испытать мое изобретение крайне сложно. По крайней мере – лично мне. Почему я и передал его.. другим людям.
– Конкретно – террористам, – уточнил Розенцвейг.
– Возможно, с вашей точки зрения это так. Меня эта сторона их деятельности не касается. Меня спросили – правда ли, что, по их сведениям, изобретенный мною прибор способен уничтожить Израиль? Я ответил – да.
Наступила продолжительная пауза. И Тарханов и Розенцвейг обдумывали услышанное. Каждый по-своему.
– Именно так и было спрошено – уничтожить Израиль? –
– Не будьте начетчиком, – отмахнулся профессор. – Не цепляйтесь к терминам, о которых не имеете понятия. Тем более что слово «да» имеет очень разные смыслы для того, кто спрашивает и кто отвечает.
– А почему вообще возник такой вопрос? – спросил Тарханов. – Были основания?
– Основание – принцип испорченного телефона. Один услышал, передал другому, третьему, и на выходе получается информация, имеющая очень мало общего с действительностью.
– Что-то мы опять лезем в дебри.
Умение Маштакова плести словесные кружева начинало раздражать Тарханова.
– Тогда не перебивайте меня, – огрызнулся тот. – Дайте мне сказать все, что я считаю нужным.
– Это в последнем слове перед судом присяжных вы будете говорить все, что считаете нужным. А здесь коротко и понятно изложите – в чем главное назначение прибора, какие побочные эффекты позволяют рассматривать его в качестве оружия массового поражения, какие для вас лично последствия имело то, что машинка не сработала.
Вопрос о том, что случилось с ним самим, Тарханов решил оставить на потом.
Видимо, голос его звучал очень убедительно, равно как и выражение лица не оставляло сомнений в серьезности намерений. Маштаков сделал последнюю попытку сохранить лицо.
– Согласен. Но.. Мне кажется, официальные лица должны предъявлять какие-то документы? Ордер на обыск, арест, вообще есть процессуальные нормы.
Тарханов рассмеялся, и смеялся долго, давая выход нервному напряжению, которое все же присутствовало.
На этот вопрос ему было легко ответить, они у себя в службе неоднократно его обсуждали, хотя и в другой постановке.
– Нет, вы меня действительно насмешили. Боюсь, что вы находитесь под сильным влиянием предрассудков гуманного девятнадцатого века. Всякие там «хабеас корпус» и прочие глупости. Но времена-то изменились, как говорили древние, и с ними изменились и мы.
Ну ответьте, придет кому-нибудь в голову спрашивать у вышедшего на дело грабителя или наемного убийцы разрешение на ношение оружия, лицензию на отстрел указанного количества граждан, настаивать, чтобы он предоставил вам право на звонок домой и адвокату, присутствия при вашем отстреле прокурора и врача..
Или хотя бы заблаговременного уведомления о том, что отныне вы с ним находитесь в состоянии войны. Глупо звучит, да?
Вот и мы тоже решили, что отношения с преступниками следует строить на строго паритетной основе. Руководствуются они в своей деятельности нормами УПК, Гаагской и Женевской конвенций – тогда все в порядке.
Как там написано – комбатанты воюющих сторон должны иметь униформу установленного образца, ясно видимые знаки
– Ваши слова звучат несколько странно. Во все времена считалось, что нельзя отстаивать право неправовыми методами.
– А почему? – включился в игру Розенцвейг. Ехать еще долго, чуть не целые сутки, отчего же не поболтать с умным человеком.
– Ну, это же аксиома..
– Ага. Как пятый постулат в геометрии. – Тарханов когда-то читал популярную книжку по математике, вот и вспомнилось к месту. – Не умея доказать его справедливость, но догадываясь, что без него вся наука идет к черту, ни по чему другому, решили считать его аксиомой.
Так и здесь. Мол, убийца тоже гражданин, нельзя лишать его соответствующих прав. А мы решили, как Лобачевский, взглянуть под несколько другим углом.
С нашей точки зрения (а мы, как вы слышали, военная контрразведка), любой индивидуум, выходящий своей волей, так сказать, за пределы правового поля, выходит из него в полном объеме. Вот и вся геометрия. Исходя из этого постулата продолжайте свой рассказ.
Маштаков пожевал губами, оценивая, как гроссмейстер, позицию на доске.
– Ладно. Но на всякий случай имейте в виду, что ценность моего изобретения настолько велика.. Я даже не могу сказать, насколько именно. И никто, кроме меня, еще очень долго не сможет понять, как генератор действует и как его применять.
– Намек понял. За свою личную безопасность можете не беспокоиться.
После чего начался настоящий разговор.
В дальнейшем господин Маштаков, хотя и не мог до конца избавиться от привычного стиля, все же довольно понятно изложил суть дела.
Которая заключалась в следующем.
Над своим изобретением он работал более десяти лет. Его в свое время весьма заинтересовала тема квантовой структуры мироздания. Особенно самый непроработанный ее раздел, который не сумели или не рискнули развить до степени практического применения ни Эйнштейн, ни Козырев. Хотя кое-какие попытки и сделали.
Но Маштакова более увлекла теория известного математика Кантора, занимавшегося теорией множеств. Тот пришел к выводу, что в бесконечности существует некая «точка Алеф», находясь в которой можно одномоментно обозреть все прошлое, настоящее и будущее мира, как бы изображенное на одном листе бумаги. Придя к этому выводу, Кантор сошел с ума.
– А я, как видите, нет! – с торжеством заявил Маштаков.
– Ну, это еще как посмотреть, – заметил Розенцвейг.
– Как угодно, но прибор-то действует! Я вычислил положение этой точки и, более того, догадался, как ее можно достичь. В этом мне помогла теория еще одного непонятого гения – Эверетта, который открыл, что нас окружает множество вселенных. А в этом множестве есть такие, что имеют полный набор одних и тех же элементарных частиц и, соответственно, прочих материальных тел. Только процессы в них протекают с некоторым временным сдвигом, что и вызывает иное развитие физических процессов. Соответственно – и исторических тоже.