Дырка для ордена
Шрифт:
Над Мехико «Констеллейшен» долго кружил, пока не плюхнулся на залитую дождем бетонную полосу. Пассажиры, выходя, осеняли крестным знамением себя, крестили стюардесс и пилотов, прижимали руки к сердцу.
А Елена в полете моментами думала, не есть ли все это кара небесная за измену мужу, пусть пока и мысленную, и за согласие продать душу свою и чистые воспоминания юности странному дону Херардо, так похожему на Мефистофеля, с его ничем не сообразной платой за будущие услуги.
Зато в Мехико, подождав всего три часа и вволю нагулявшись между прилавками последнего в Америке магазина
И вот она, наконец, ступила на надежную московскую землю, и молчаливый ночной таксист привез ее в тихую гостиницу с полупансионом на Суворовском бульваре.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Тарханов вышел из воздухофлотского автобуса на углу Тверской и Охотного ряда.
Вечерело. Сыпался с мутно-розового неба мелкий снег, под ногами хлюпала полужидкая ледяная каша. Снегопад длился уже несколько дней, и дворники не успевали убирать даже центральные улицы. Только перед подъездами богатых доходных домов и гостиниц асфальт был выскоблен досуха непрерывно гудящими ручными снегоочистителями.
Одежда Сергея никак не соответствовала московской погоде, и нужно было немедленно искать пристанище.
Он выбрал «Гранд-отель», его старый трехэтажный корпус, притаившийся позади нового, вонзающегося в тучи своими гранями золотистого стекла и выходящего фасадом на Манежную площадь.
Когда-то ему уже довелось жить здесь несколько дней, и гостиница запомнилась старомодным уютом и некоторой, если так можно выразиться, трущобностью, в хорошем смысле слова. Сквозные коридоры, полутемные и сводчатые, тянулись вдоль этажей на добрую сотню метров каждый, соединяясь в самых неожиданных местах поперечными проходами и мраморными лестницами с наполовину стертыми ступеньками.
Создавалось впечатление, что в этом лабиринте очень легко затеряться, да и такое количество непрерывно заезжающих и выбывающих постояльцев лишало каждого из них индивидуальности.
Истинный людской муравейник, в котором населяющее его человекообразное насекомое выбегает поутру из отведенной ячейки, торопится раствориться в департаментах, конторах, банках, магазинах города-муравейника высшего порядка, а вечером, изнуренное дневными трудами, мечтает лишь о том, как бы скорее повалиться в постель или приступить к скромному веселью в десятках гостиничных ресторанчиков, трактиров, буфетов и бильярдных с подачей спиртных напитков.
Кому в таких условиях дело до еще одного существа, влившегося на краткий срок в здешнее сообщество..
Господин Узиель Гал, инженер из Иерусалима, прибывший в Москву по коммерческим делам, снял крошечный, но двухкомнатный номер окнами на Театральную площадь и Петровку, в самом углу левого бельэтажа. По телефону осведомился у коридорного, работает ли в отеле сауна, с удовольствием услышал, что к услугам господ постояльцев не только сауна, но и русские, и турецкие бани, а для любителей есть
Что такое «хаммом», он знал, поскольку послужил в свое время в Средней Азии, но сегодня такая экзотика его не влекла. Турецкие – это как раз то, что нужно, решил Тарханов и начал собирать узелочек с бельем.
В предбаннике он впервые за трое суток разделся и отважно шагнул в овальный, пышущий жаром зал, забрался на самый верхний ярус. Распростерся на горячей мраморной скамье так, чтобы только глаза и верхняя часть головы выступали над непроницаемой пеленой содового пара. Интересное зрелище – словно летишь в самолете вдоль верхней кромки облаков. А заодно и видно, не появится ли вдруг поблизости еще чья-нибудь голова. Нью-йоркские комплексы продолжали действовать.
Впрочем, хотя бы сейчас стоит наплевать и забыть.
Как приятно и даже необходимо утомленному битвами воину распарить старые кости и покрытое рубцами и шрамами тело. Тем более – душу.
Вчера ты был неизвестно где, не знал, выживешь ли или останешься в чужой земле (красивость, естественно, правильнее было бы сказать – в чужом морге), а теперь сидишь вот здесь, предвкушаешь грядущую рюмочку с пристойной московской закуской и думаешь – а ведь все равно хорошо жить на свете, господа!
Сейчас он как следует отмякнет, потом пойдет на сладкие мучения к турку-массажисту, который станет «ломать ему члены, вытягивать суставы, бить сильно кулаком, но так, чтобы не чувствовать ни малейшей боли, но удивительное облегчение. (Азиатские банщики приходят иногда в восторг, вспрыгивают вам на плечи, скользят ногами по бедрам и пляшут на спине вприсядку e sempre bene.) После сего будет долго тереть шерстяной рукавицей и, сильно оплескав теплой водой, станет умывать намыленным полотняным пузырем. Ощущение неизъяснимое: горячее мыло обтекает вас, как воздух!» [31]
31
См. А. Пушкин. Путешествие в Арзрум.
После пузыря банщик отпустил Тарханова в бассейн. Тем и кончилась церемония.
Отдохнувший и настроенный благостно, по боковой лестнице, избегая лифта, Сергей вернулся в свой номер, выпил давно чаемую рюмку водки, а потом и вторую, но в буфет идти сил уже не имел.
Проверил прочность запоров на двери, окнах, пересчитал патроны в обоймах пистолета и позволил себе, наконец, заснуть, ни о чем более не думая. И отключил внутренний будильник, чтобы спать завтра без ограничений, до упора.
С утра, как любой нормальный человек, вернувшийся в Москву после долгого отсутствия, Сергей отправился гулять по Первопрестольной. Проходя сквозь арку Иверской часовни, он машинально перекрестился и тут же сообразил, что жест этот мало совмещается с его нынешней легендой. Сейчас это роли не играет, но вообще-то впредь следует быть повнимательней.
Гражданским, никому во всем огромном городе не известным человеком, при деньгах и без каких-либо забот, чувствовать себя было необыкновенно приятно.