Дышу тобой
Шрифт:
И она чувствовала, потому что она видела свое отражение в его глазах. Жалкая, как всегда. Но она не должна быть такой, верно? Она обещала, что больше не будет терпеть это.
– Тебе доставляет это удовольствие? – язвительно произнесла она, практически выплевывая эти слова ему в лицо. – Применять физическую силу ко всем, кто посмеет сказать тебе правду?
Он не верил. Он просто не верил, что она посмела сказать ему это. Он, черт подери, не ожидал, что Ковалева хоть что-то скажет ему в ответ. Она достала удивлять его снова и снова в этом году. Девчонка смотрела на него так, словно выиграла чертов джекпот. Только это было совершенно
Максим намеревался позаботиться об этом.
Смотрит, вызывающе вздернув подбородок так, что хочется сломать его двумя пальцами. А рука так и не сжимается на горле. Он чувствует, как в его руку пульсирующе бьется венка, а пульс так учащен, будто бы Ковалева только что пробежала марафон. Глаза чистого, незамутненного, лазурного цвета смотрели с такой уверенностью и злостью, что Блэк просто не узнал ту серую мышку, которую ему нравилось гнобить все эти годы.
У нее невероятные глаза.
Что? Что, черт подери? Что за гребанные мысли крутятся в твоей черепной коробке, а, Блэк? Повтори еще раз, а потом сожри свой собственный язык, чтобы подобное дерьмо больше не вылетало. Даже в мыслях. Это отвратительно. Она отвратительна, как и ее гребанные глаза.
– А тебе доставляет это удовольствие? – перекривлял он, но со свойственной ему издевкой в тоне. – Брать в рот у всех, кто захочет?
Она упомянула отца, а все воспоминания, все чувства, связанные с ним, были надежно упрятаны Блэком в дальний ящик, но сейчас будто бы проснулись, начиная разрывать плоть изнутри, пытаясь выбраться наружу, ломая замки, надежно запертые Максом.
Эта сука посмела сделать это. Посмела задеть ту тему, которая больше всего цепляла, пробуждая внутреннего зверя, с которым он не хотел встречаться никогда. Этого зверя воспитывал, растил и кормил отец. Рано или поздно он выберется наружу и тогда все, кто будет рядом, пострадают.
Что она сейчас сделала? Схерали она лыбится? Губы Ковалевой просто-напросто растянулись в довольной улыбке, которую мгновенно захотелось стереть с ее чертового лица. Нездоровая, больная улыбка на бледном лица словно издевалась над ним, специально выводя его на эмоции. Если в этом заключался ее план, то у нее, черт подери, прекрасно получалось.
– Ты жалок, Блэк, – протянула она. – Ты только можешь вечно плеваться ядом и угрожать, на большее ты не способен. Ты создал иллюзию своей опасности и грозности, за которой скрывается просто-напросто слабый, сломанный ты. А иллюзии имеют свойство рассеиваться. Я уже увидела правду.
Клэри уверенно глядела в его глаза. Страх отпал, ей было все равно, что сейчас с ней будет. Здоровое равнодушие заполнило все сознание. Он ничего не может ей сделать. Его рука на шее даже не сжимается. Она сказала все, все, что ей хотелось сказать. Все, что так сильно рвалось из груди, что так просилось наружу. Она чувствовала, как от напряжения капля пота покатилась по спине.
– Ты ни черта обо мне не знаешь, Ковалева, – рыкнул он. – И, клянусь, если еще хоть слово вылетит из твоего грязного рта, то…
– Что? Что ты сделаешь, Блэк? – произнесла она, сверкая своими глазищами.
Заткнуть. Ее. Чертов. Рот.
Хоть чем-нибудь. Сейчас же, пока она не ляпнула своим языком что-то, что потом будет последним ее словом. Остановить ее, пока ее голова не отлетит в сторону от сильного удара. А он ударит. Не побрезгует.
Не побоится замарать руки. Он,
Но он не мог позволить этому зверю вырваться на свободу.
Не мог позволить этой маленькой, наивной девчонке испортить все то, к чему он так отчаянно стремился. И, когда ее рот приоткрылся, чтобы сказать что-то еще, он просто заткнул ее своими губами. Потому что не мог иначе, потому что необходимо было остановиться.
– Иначе ударю, – прошептал он за мгновение до того, как его губы накрыли ее. – Иначе ударю, дура…
Что?
Что он сейчас творит? Какого черта он поцеловал ее? Макс не мог здраво ответить на этот вопрос. Ему просто необходимо было заставить ее замолчать. И он нашел единственный подходящий ему способ. Почувствовав легкое сопротивление, его внутренний зверь только еще больше распалился, заставляя впиваться в мягкие губы. Он хотел унизить, показать, что он тут главный.
Показать ей, что она – никто.
Но, черт, это же Ковалева. Эта мысль яростно билась в голове, словно колокольчик. Он никогда не думал, что будет способен прикоснуться к ней… так. Сладкий вкус ее губ буквально въелся в его язык. Он не хотел останавливаться, вжимая эту низкую, бесформенную девчушку в стенку, сжимая до синяков одно ее запястье. Он не мог остановится.
Получай, сука.
Чувствуй, черт возьми. Чувствуй. Чувствуй его язык, который скользит по ее губе. Сопротивляйся сколько душе угодно, но он закончит это истязание только тогда, когда посчитает нужным. Когда сможет это сделать. А он не может, не может, несмотря на все мысли, которые яростно отговаривали его от этого, его тело не слушалось.
Эй, красавчик, ты сейчас вжираешься в ничтожество, понимаешь? Осознаешь это или можешь лишь едва ли не дрожать от гребанного недопоцелуя?
Он думал, что сошел с ума, но мир перевернулся, когда она ответила. Маленькая сука запустила руку в его жесткие волосы, а ее влажный язык робко прошелся по нижней губе, заставляя Блэка недоумевать. Прислушиваться к собственным ощущениям, которые были слишком новыми, неопознанными, необъяснимыми. Он не мог подобрать слова, чтобы описать, что чувствовал, потому что с ним такого еще не было. Максим ненавидел ее, но получал удовольствие от того, что происходило.
Он должен лишь унизить. Растоптать. Заставить рыдать. Да, он хотел, чтобы она плакала. Чтобы глаза опухли, а лицо покрылось багровыми пятнами, а плечи подрагивали от громких, болезненных всхлипов. И, да, он хотел видеть ее чертовы слезы.
Но никак не ее гребанный язык в своем рту.
Ее такой сладкий язык.
Пах начинал пульсировать, отдавать диким желанием нагнуть эту девушку прямо на этом балконе и плевать, кто она и как он ее ненавидит. Он хочет, неистово желает. Просто трахнуть эту суку и понять, что она ничтожество. Доказать ей и самому себе, что она ничтожество. Она недостойна. Ее пальцы в его волосах. Ее губы мягко отвечают на такой грубый поцелуй. Боязливо. Робко. Сомневаясь в правильности своих действий.