Дьюма-Ки
Шрифт:
— Совершенно верно, сэр. В тысяча девятьсот двадцать пятом году флоридский земельный бум лопнул, как мыльный пузырь, на который упал кирпич. Дейв Дэвис инвестировал практически все свои деньги в то, что вы видите вокруг. — Она вновь обвела рукой улицы-зигзаги и розовые дома. — В тысяча девятьсот двадцать шестом году Дэвису принадлежало порядка четырёх миллионов в различных успешных проектах, а собрал он порядка тридцати тысяч.
Я давно уже не скакал на тигре (так мой отец называл ситуацию, когда денежные проблемы заставляли жонглировать кредитами и химичить с бухгалтерскими книгами), но так далеко не заходил ни
— Он мог частично покрыть долги из собственных средств? Хотя бы чуть-чуть?
— Поначалу он справлялся. В других частях страны бум продолжался.
— Вы так много об этом знаете.
— Искусство Солнечного берега — моя страсть, Эдгар. История Солнечного берега — хобби.
— Понятно. Значит, крах земельного бума Дэвис пережил.
— На какое-то время. Как я понимаю, он продал все свои акции биржевым маклерам, играющим на повышение, и поначалу мог расплачиваться с долгами. И друзья ему помогали.
— Истлейк?
— Джон Истлейк был главным ангелом, не считая того, что, возможно, время от времени Дэвис складировал на Дьюма-Ки контрабандный виски.
— Они занимались контрабандой?
— Я сказала, возможно. Другое время, другая Флорида. Когда поживёшь здесь достаточно долго, наслушаешься всяких разных историй о сухом законе. Продавал Дэвис виски или нет, он бы разорился к Пасхе тысяча девятьсот двадцать шестого года, если бы не Джон Истлейк. Джон не был плейбоем, не ходил по ночным клубам и публичным домам, как Дэвис и некоторые другие его друзья, но он овдовел в 1923 году, и, думаю, старина Дейв иногда помогал Джону с девочкой, когда тот мучился от одиночества. К лету двадцать шестого долги Дейва выросли настолько, что даже старые друзья не могли его спасти.
— Вот он и исчез под покровом ночи.
— Он исчез, но не тёмной ночью. У Дэвиса был другой стиль. В октябре тысяча девятьсот двадцать шестого года, менее чем через месяц после того, как ураган «Эстер» основательно потрепал построенные им дома, он отплыл в Европу с телохранителем и новой подружкой, кстати, одной из пляжных моделей Мака Сеннетта. [140] Подружка и телохранитель добрались до Парижа, Дейв Дэвис — нет. Бесследно исчез в океане.
— Это реальная история?
140
Сеннетт Мак (1880–1960) — известный продюсер эпохи немого кино (на его студии в начале своей карьеры снимался Чарли Чаплин). Известен также коллекцией фотографий девушек в купальниках.
Он подняла руку в бойскаутском салюте (образ слегка смазала сигарета, дымящаяся между указательным и средним пальцами).
— Истинная правда. В ноябре двадцать шестого вот там состоялась поминальная служба. — Она указала на просвет между двумя розовыми зданиями ар-деко, в котором сверкал Залив. — Пришли как минимум четыреста человек — по большей части, насколько я понимаю, женщины, питавшие слабость к страусиным перьям. Среди выступавших был и Джон Истлейк. Он бросил в воду венок из тропических цветов.
Она вздохнула, до моих ноздрей долетело её дыхание. Я не сомневался,
— Истлейк, несомненно, печалился из-за смерти друга, — продолжила Мэри, — но, готова спорить, он поздравлял себя с тем, что пережил «Эстер». Готова спорить, они все поздравляли себя. И он даже думать не мог, что менее чем через шесть месяцев вновь будет бросать в воду венки. Скорбя не по одной, а сразу по двум дочерям. Полагаю, трём, если считать старшую. Она убежала в Атланту. С начальником цеха одного из заводов папочки, если мне не изменяет память. Хотя это, конечно, не смерть двух малюток в Заливе. Господи, как это было ужасно.
— «ОНИ ИСЧЕЗЛИ», — вспомнил я газетный заголовок, процитированный Уайрманом.
Она пронзительно глянула на меня.
— То есть вы кое-что накопали.
— Не я — Уайрман. Его заинтересовало прошлое женщины, у которой он работает. Но не думаю, что ему известно о ниточке, тянувшейся к Дейву Дэвису.
Глаза Мэри затуманились.
— Любопытно, сколь много помнит Элизабет?
— Теперь она не помнит даже собственного имени.
Мэри одарила меня ещё одним взглядом, отошла от окна, взяла пепельницу, затушила окурок.
— Альцгеймер? Я что-то слышала.
— Да.
— Чертовски жаль. Она мне столько рассказывала о Дэвисе, знаете ли. В её лучшие дни. Мы с ней постоянно встречались. И я брала интервью у всех художников, которые останавливались в «Салмон-Пойнт». Только вы называете эту виллу иначе, да?
— «Розовая громада».
Она улыбнулась.
— Я знала, что ваше название мне понравится.
— И многие художники там останавливались?
— Очень многие. Они приезжали, чтобы выступить с лекцией в Сарасоте или в Венисе и, возможно, немного порисовать… хотя те, кто останавливался в «Салмон-Пойнт», себя не утруждали. Для большинства гостей Элизабет пребывание на Дьюма-Ки было бесплатным отпуском.
— То есть денег она с художников не брала?
— Нет, конечно. — Мэри иронично улыбнулась. — Художественный совет Сарасоты оплачивал лекции, а Элизабет обычно предоставляла жильё — «Розовую громаду», она же «Салмон-Пойнт». Но вы там на других условиях, верно? Может, в следующий раз. Учитывая, что вы действительно работаете. Я могу назвать с полдюжины художников, которые жили в вашем доме и даже не смочили кисть. — Мэри прошагала к дивану, взяла стакан, отпила. Вернее, глотнула как следует.
— У Элизабет есть рисунок Дали, сделанный в «Розовой громаде», — заметил я. — Я его видел.
Глаза Мэри блеснули.
— Ах да, Дали. Дали там понравилось, но даже он не остался надолго… хотя, перед тем как уехать, этот сукин сын ущипнул меня за зад. Знаете, что рассказала мне Элизабет после его отъезда?
Я покачал головой. Естественно, не знал, но хотел услышать.
— Он, видите ли, заявил, что там «слишком ярко». Вы понимаете, о чём речь, Эдгар?
Я улыбнулся.
— Почему вы предполагаете, что Элизабет превратила «Розовую громаду» в прибежище для художников? Она всегда покровительствовала искусству?