Дюна: Пауль
Шрифт:
Правда, эта невысокая гряда не могла защитить от одной из внезапных песчаных бурь, которые обычно налетали с востока. Теплые воздушные течения, поднимавшиеся от раскаленного песка, смешивались с ветрами, дувшими вдоль линий горных хребтов, и в результате столкновения внезапно возникали песчаные штормы.
Сидя в уютной кабине орнитоптера, Дайеф слушал сообщение разведчиков, когда в динамике раздался треск статического электричества. Рабочие команды были немедленно оповещены об изменении погоды, разошедшиеся по пустыне люди быстро подтягивались к воздушным транспортерам, но большая часть людей оставалась
— Они знают, что ты здесь, Муад’Диб, и поэтому готовы держаться до последней секунды, — сказал Дайеф.
— Я этого не хочу. Отзывайте всех. Немедленно! Это мой приказ. Не рискуйте их жизнями. — Он посмотрел на Чани, потом поднял глаза к небу и увидел бахрому приближающегося урагана. Он не имеет права рисковать и жизнью Чани. — Мы должны покинуть это место до начала бури.
Пауль вспомнил, как его отец кричал вне себя от гнева: «Будь проклята эта пряность!», вспомнил отчаянные попытки спасти нескольких попавших в беду людей…
Приказ Дайефа вызвал некоторое усиление движения во временном лагере, но некоторые рабочие все еще не желали эвакуироваться. Вместо этого они встали возле комбайнов и, вздымая вверх сжатые кулаки, что-то скандировали. До слуха Пауля долетало лишь слабое эхо: «Муад’Диб! Муад’Диб!..»
Пауля окатило волной гнева и отвращения. Он понял, что одним своим прибытием на место добычи он внушил этим простым рабочим иллюзию безопасности. Они так жаждали его похвалы, что испытывали идиотскую потребность бравировать своей никому не нужной отвагой. Пауль уже видел острые языки пылевых облаков, заклубившихся над стеной гор, рыжие перья туч вращались, как облака дыма, поднимающиеся над горящей деревней. Такие ветры несли острые как бритвы песчинки с такой силой, что они сдирали с костей плоть, и стоявшие здесь люди прекрасно это знали.
Воздушные транспортеры снизились, чтобы взять на борт большие гусеничные машины, поднять в воздух и вывезти из опасной зоны. Пилот обернулся к Паулю и Чани.
— Если вы не хотите, чтобы я сражался с бурями ада, Муад’Диб, то нам надо улетать отсюда.
— Так мы и сделаем, — отозвался Пауль, пристегнулся и проследил, чтобы Чани последовала его примеру. Заработали шарнирные крылья орнитоптера, и машина взмыла в воздух. Попутный ветер увеличивал скорость полета. Несколько последних гусеничных машин въехали в бункеры комбайнов. Экипажи потребовали подъема. Все это напоминало воздушную эвакуацию из зоны боевых действий. Пауль смотрел вниз, на дюны, становившиеся меньше по мере того, как орнитоптер набирал высоту. Стал слышен шорох песчинок, ударявшихся об обшивку орнитоптера.
Дайеф поправил в ухе динамик аппарата связи и удовлетворенно кивнул невидимому собеседнику.
— Управляющий бригад докладывает, что все крупногабаритное оборудование погружено и выведено в безопасное место, Муад’Диб. Потеряна дюжина мелких машин, четыре песочных экскаватора и два молота.
— Что с людьми? — Пауль разглядел цепочку из трех десятков человек, стоявших на гребне низкой дюны. Одежда их надувалась ветром. Люди изо всех сил цеплялись друг за друга, стараясь сбиться в кучу. Они вздымали вверх руки, словно проклиная
— Это всего лишь бригада новых рабов с Омвары. Трудолюбивые, но немного своевольные. Они непричастны к мятежу Торвальда, но им стыдно за то, что некоторые их братья предоставили на их планете временное убежище графу. Они хотят доказать свою верность тебе.
— Они могут доказать свою верность лишь исполнением моих приказов. Скажите им, чтобы искали спасения. Они должны знать, что этого требует от них сам Муад’Диб. Пусть грузятся на борт последнего транспортера!
Песчаная буря набирала силу, смертоносным фартуком нависая над скалистой грядой невысоких гор. Ветер легко сдул вехи, расставленные людьми в пустыне. Дайеф нахмурился.
— Связь не работает. В воздухе слишком много статического электричества.
— Эти люди поместятся в орнитоптере? — спросил Пауль, близкий к отчаянию. — Мы можем приземлиться и взять их на борт.
Он сжал кулак, чувствуя, что опасность нарастает с каждой секундой.
Резкий порыв ветра накренил орнитоптер, швырнул его в сторону и погнал к земле. Шарнирные крылья лихорадочными взмахами удерживали воздушное судно от падения. Пилот изо всех сил старался избежать крушения, на панелях завыла тревожная сигнализация. Буря бушевала уже в полную силу, ее фронт накатился на место, где только что работали люди и машины.
Пауль взглянул на Чани и принял трудное решение. «Я не желаю рисковать ее жизнью».
— Мы не в состоянии спасти этих людей. Если мы прикажем транспортеру сесть и забрать их, то потеряем и транспортер, и находящихся на его борту людей.
Чани поникла в кресле.
— Они верят, что ты в силах их спасти, Усул. Они верят, что ты можешь вмешаться и укротить бурю.
«Но я же всего лишь человек!»
Люди внизу продолжали что-то кричать, стараясь перекрыть рев ветра. Орнитоптер трясло, но пилот наконец смог поднять машину, унося Пауля и Чани вверх, где сила ветра была намного меньше. Пауль продолжал не отрываясь смотреть вниз. Что думают теперь эти несчастные глупцы? Неужели они всерьез верили в то, что Муад’Диб в любой момент может усмирить бурю? Неужели, умирая, они будут думать, что Муад’Диб предал их?
— Что с пряностью? — спросил Пауль. — Успели ли поднять весь груз?
— Думаю, что да, Муад’Диб.
Отец сделал бы все, рискнул бы всем на свете, не остановился бы ни перед чем и лично попытался бы спасти этих несчастных, пусть даже ценой других жизней. Он не пожалел бы ради этого никакой пряности и никакого — самого дорогого — оборудования. Но в некоторых вещах Пауль не был похож на своего отца, ведь он был больше, чем герцогом, и должен был служить интересам всей империи. Но как без меланжи смазывать шестеренки этой самой империи…
Внизу обреченные на смерть люди продолжали стоять на гребне дюны, не отворачивая лиц от страшного ветра, несшего смертоносный песок. Он видел, как упали три человека, опрокинутые режущим воздушным потоком. Другие изо всех сил старались удержаться на ногах, как будто для того, чтобы доказать что-то Муад’Дибу… но что? Будь Пауль Атрейдес моложе, он расплакался бы, глядя на безрассудство, которое эти люди считали храбростью. Но фрименская закалка и гнев за этот бессмысленный поступок не дали пролиться слезам.