Шрифт:
Селфи (англ. selfie) – разновидность автопортрета, заключающаяся в запечатлении себя на фотокамеру. Поскольку чаще всего селфи выполняется с расстояния вытянутой руки, держащей аппарат, изображение на фото имеет характерный ракурс и композицию – под углом, чуть выше или ниже головы.
В жизни каждого человека бывают минуты, когда для него как будто рушится мир.
Это называется отчаянием.
Душа в этот час полна падающих звезд.
– Что имеете предъявить?
– Крылья.
– Ношеные?
– Конечно.
– Тогда всё в порядке. Проходите.
«Кости»
– Нет-нет-нет. Я туда не пойду. Не хочу. Не могу. Мне неуютно, мне не нравится то, что там происходит. В конце концов, у меня просто больше нет сил…
– Послушайте. Это всего на полчаса. Полчаса – и вы свободны. – Последнюю фразу Жанна говорит по слогам, тоном, которым уговаривают маленьких детей перед кабинетом стоматолога или взрослых детей, перед тем как сдать их на руки наркологу. Кому как больше нравится.
– Ага, полчаса, а потом еще фотосессия с победителями этого, как его… – щелкаю пальцами, – …идиотского…
– Конкурса! – радостно и несколько истерично подсказывает Жанна.
– Твоя избыточная энергетика меня пугает. Это что-то гормональное? – Тянусь за сигаретами.
– Людмила Алексеевна не курит, – намекает на владелицу кабинета, директора книжного, отделившаяся от стены женщина, похожая на полиэтиленовый пакет для строительного мусора. Что-то бесформенное, бессодержательное и оттого таящее скрытую угрозу.
– Правильно делает, – закуриваю я, – дольше проживет. Наверное…
Краем глаза вижу, как Жанна молитвенно складывает руки на груди и томно смотрит на «полиэтиленовую». Та хмыкает и выходит за дверь.
– Я не могу по сто двадцать восьмому разу отвечать на одни и те же вопросы: «О чем ваша новая книга?» и «Чьи в герое воплотились черты?». Я уж молчу о том, что перед интервью можно было бы и прочесть книгу автора – так хотя бы в гугле порылись, суки! Посмотрели бы, что я отвечал на предыдущих встречах, чтобы идиотами не выглядеть!
– Но вы же понимаете, журналист всегда надеется, что именно ему вы ответите что-то особенное. Что-то такое, из-за чего потом его интервью на цитаты растащат.
– Что например? – Беру со стола список вопросов. – Вот что можно ответить на эту бессмыслицу: «Чем продиктовано наличие монологов такой длины»? И, главное, язык какой конторский, ты посмотри! Такое впечатление, что он не вопросы составляет, а отчет в ментовку!
– Да, согласна, формулировочки еще те!
– И что ему ответить, чтобы, как ты говоришь, на цитаты растаскали? «Пошел ты в жопу, придурок»? Или: «Твоя мать до сих пор жалеет, что встретила твоего отца»? Что я могу сказать о длинных монологах людям, большинство которых даже сто сорок знаков в твиттере считают за «многа букоф»?
– Я сама им все расскажу. – Жанна ловко сворачивает кулек из листа с вопросами и протягивает мне эту импровизированную пепельницу. – А вы только подпишете книги, и все.
– Сама? – Я заглядываю внутрь кулька и читаю
– Но это же не так. Они вас любят. И вы… их… – Она смотрит на меня своими фарфоровыми немигающими глазами и, кажется, сейчас расплачется. Или убедительно играет в «сейчас расплачусь». Хотя слишком она еще молода для такой убедительности.
– Любят они меня! Фигушки. Меня даже мой кот не любит.
– Мы уже задержались на пятнадцать минут. – В дверь просовывается голова полиэтиленовой. – Там полный зал, все ждут.
– Ладно. – Я тушу сигарету в стакане воды. – За это, Жанна Викторовна, ты избавишь меня от личного интервью с редактором «Новинок рынка». Ты же о нем предательски умолчала?
– Но издательство настаивает на поддержке литературной прессы! Я эту встречу полгода готовила, – откровенно канючит Жанна.
– Какая поддержка?! «Писатель поделился с нами любимыми местами для летнего отдыха» и «писатель рассказал, почему не заводит собаку»? Эти заметки, безусловно, носят литературный характер. Или, ты думаешь, будут другие? Надергай ему цитат из фейсбука, заголовки он сам придумает. Какие – уже было замечено выше, – примирительно улыбаюсь я, подмигиваю и отворачиваюсь к зеркалу.
Через сколько-то там минут я должен начать встречу с прессой, предпоследнюю, в рамках промотура моей новой книги «Кости», или «Touring the Bones», как я ее сам называю во время общения с журналистами. Называю из тщеславия, точнее, из дешевой попытки походить на интернациональную звезду (привет любимым Depeche Mode и Touring the Angels).
Справедливости ради стоит отметить, что промотур в самом деле имеет мелкую претензию на то, чтобы быть «интернациональным». Книгу купили немцы, и все началось в Берлине, с чтений перед аудиторией в сорок человек (тридцать ностальгирующих эмигрантов, три представителя немецкого издателя и семь собственно немецких читателей, помятых интеллектуалов, видимо, до сих пор живущих в парадигме рухнувшей стены и моды на литературу из «советского» блока).
Сегодняшний диалог происходит в гримерке, наскоро сооруженной в кабинете директора книжного магазина. Час назад я прилетел из Питера, где провел последние три дня в надежде отдохнуть, с выключенным телефоном и выключенным сознанием. На мне графитовый костюм, остатки бессонницы, черная футболка с оранжевой надписью «Social Artist» и черные же круги под глазами, которые вот уже пять минут безуспешно пытается замазать несчастная гримерша. Она как синица подныривает мне под руки, стараясь не мешать, пока я курю, пью воду, говорю, параллельно листая ленту новостей в телефоне. В общем, мешаю ей работать.