Дзэн и голодные птицы
Шрифт:
— Корова родила слонёнка; облака пыли поднимаются над океаном. [10]
Выражаясь на более техническом языке и поэтому более понятно для нас, Судзуки говорит: «Праджня есть чистое действие, чистое переживание... Она обладает явно выраженной трансцендентной составляющей... но она не рациональна... Для нее характерна непосредственность... Ее следует отождествить с обычной интуицией... но, в случае праджни, интуиция не имеет объекта... Ее объект не является концепцией, полученной в ходе последовательного логического анализа; она — не это и не то; она не пытается соотнести себя с тем или иным объектом». [11] Поэтому, делает вывод доктор Судзуки, праджня-интуиция отлична от «той интуиции,
Здесь не место обсуждать этот очень интересный и сложный вопрос. Давайте отметим только, что ни в коей мере не очевидно, что религиозная и мистическая интуиция всегда видит Бога «своим объектом». Так, Судзуки подтверждает это мнение тем, что мистические интуиции Экхарта также есть праджня.
Оставляя в стороне окончательное решение этого вопроса, давайте скажем лишь, что ошибается тот, кто пытается философски или как-то по-другому истолковать дзэнские высказывания наподобие тех, которые мы цитировали выше. Он совершенно не понимает дзэн, если пытается сказать, что, в ответ на вопрос об Абсолюте, Бай-чжан указал на падающий снег, имея в виду, что падающий снег можно отождествить с Абсолютом, — другими словами, имея в виду, что интуиция в данном случае является мыслью о том, что Абсолют есть нечто, в частности падающий снег. Если мы считаем, что дзэн «исповедует пантеизм», мы подразумеваем, что он пытается что-то объяснить. Но повторимся: дзэн ничего не объясняет. Он просто указывает. Указывает на что? Не на Абсолютный Объект, а на Абсолютное Видение.
Хотя все это может казаться очень далеким от христианства, в котором, определенно, есть место «благой вести», нам известна важность непосредственного переживания в Библии. Все, что мы знаем в религиозной сфере, и особенно в отношении Бога, истинно в той мере, в которой оно подразумевает непосредственное переживание. Мы знакомы с библейским представлением о познании как о постижении в акте любви. Здесь не место искать аналогии дзэнскому опыту в переживаниях ветхозаветных пророков. Очевидно, что эти переживания столь же конкретны и экзистенциальны, сколь и дзэнские истории. Мы не можем также не упомянуть о важности непосредственного переживания в Новом Завете. Конечно, его нужно прежде всего искать в откровении Святого Духа, в тайном Даре, в котором Бог достигает единения с верующим, чтобы любить и познавать Себя через верующего.
В первых двух главах 1-го Послания Коринфянам св. Павел различает два типа мудрости: один из них есть знание слов и утверждений (это рациональная, диалектическая мудрость), а другой — связанный с парадоксами и переживаниями — выходит за пределы мыслящего рассудка. Чтобы достичь этой духовной мудрости, человек должен прежде всего освободиться от рабской зависимости от «премудрости слова» (1 Кор. 1, 17). Это освобождение достигается через «слово о Кресте», которое не имеет смысла для тех, кто привязан к привычному образу мыслей, и является средством, с помощью которого Бог «погубляет мудрость мудрецов» (1 Кор. 1, 18–23). Фактически, слово о Кресте приводит в замешательство как греков с их философией, так и евреев с их знанием Закона. Но когда человек освобождается от вербальных формул и концептуальных структур, Крест становится для него источником «силы». Эта сила исходит из «немудрости Божией» и использует «немудрые средства» (апостолов) (1 Кор. 1, 27 и далее). С другой стороны, тот, кто может принять эту парадоксальную «немудрость», обнаруживает тайную силу, которая есть сила пребывающего в нем Христа, сила всецело новой жизни (1 Кор. 2, 1–4; ср. Еф. 1, 18–23 и Гал. 6,14–16).
Здесь важно помнить, что для христианина «слово о Кресте» — это не теория, а откровенное экзистенциальное переживание единения с Христом в Его смерти, чтобы тем самым разделить с Ним Его вознесение. Сполна услышать или «получить» «слово о Кресте» означает намного больше, чем просто согласиться с догмой, что Христос умер за наши грехи. Смысл слова о Кресте в «сораспятии Христу», в отказе от эго как от мотивирующей силы наших глубочайших действий, источником которых теперь становится Христос внутри нас. «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2, 19–20; см. также Ром. 8, 5–17). Принять слово о Кресте означает подвергнуться полному самоопустошению (kenosis)
Габриэль Марсель говорит: «Чтобы вступить в иные сферы, одной мысли недостаточно. Для этого требуется переживание, принятие страдания и болезни...» [13] При этом Марсель выражает простую христианскую истину в терминах, близких к дзэнским.
Мы не должны забывать, что христианство — это не просто интеллектуальное принятие религиозного послания слепым и покорным верующим, который понимает его смысл лишь в рамках ортодоксальных интерпретаций. В противоположность этому, вера есть ключ к полноценной внутренней жизни Церкви, — жизни, которая подразумевает не только знание ортодоксального учения, но и глубокие личные переживания, которые одновременно уникальны и в Святом Духе даны всей Церкви. Св. Павел сравнивает это знание Бога в Духе с субъективным знанием человека о самом себе. Подобно тому, как никто, кроме моего духа, не может знать моего «я», никто, кроме Божьего Духа, не может знать Бога. Однако этот Святой Дух дан нам таким образом, что Бог познает Себя в нас. И хотя это переживание нельзя передать тем, кто через него не прошел, оно очень реально. Отсюда св. Павел делает вывод, что «мы имеем ум Христов» (1 Кор. 2,16).
Теперь, когда мы видим, что в буддизме праджня описывается как «обладание умом Будды», мы понимаем, что здесь должна быть какая-то возможность найти аналогию между буддистским и христианским опытом — хотя тут речь идёт не о чистом переживании, а о его идейном выражении. Мы не будем развивать эту тему дальше, но отметим, что доктор Судзуки, читая следующие ниже строки из Экхарта (которые вполне соответствуют христианской теологии), сказал: «Это то же самое, что праджня– интуиция» [14].
«Давая нам Свою любовь, Бог дает нам Святой Дух, чтобы мы могли любить Его той же самой любовью, которой Он любит Себя» (Evans, p. 147).
Таким образом, рассматривая христианское понятие «Сын, Который в душе любит Отца в Святом Духе», Судзуки переводит его на дзэнский язык как «зеркало, отражающее другое зеркало, без тени чего-либо между ними». [15]
В качестве иллюстрации дзэнской праджни, Судзуки часто приводит изречение Экхарта: «Глаз, которым я вижу Бога, есть тот же самый глаз, которым Бог видит меня». [16]
Остается открытым вопрос о том, можно ли назвать теологически обоснованной предложенную доктором Судзуки дзэнскую интерпретацию высказываний Экхарта. По крайней мере, я сейчас не вижу оснований для того, чтобы назвать ее неприемлемой. Для нас очень важно, что эта интерпретация является не только интересной и плодотворной, но и свидетельствует о близости к христианскому мистицизму ее автора. Примечательно, что японский мыслитель, получивший дзэнскую подготовку, проявляет такой интерес к сложным и невразумительным вопросам христианской теологии — в частности, к догме о Святой Троице и значении в ней отдельных Божественных Ипостасей. Это наводит на мысль, что соответствия между христианством и дзэн следует искать не только в психологии и аскетизме, но и в теологии. Во всяком случае, важно, что теология не исключается из сферы сравнительного изучения этих традиций. Однако теологию, в данном случае, следует понимать как учение христианских созерцателей, а не как свод богословских толкований.
Это короткое предисловие и те несколько идей, которые в нем содержатся, не претендуют на то, чтобы быть адекватным сравнительным анализом христианского и дзэнского опыта. В настоящей книге мы, очевидно, лишь высказали осторожную надежду на то, что точка соприкосновения этих традиций будет подробно изучена в будущем. Однако этого уже должно быть достаточно, чтобы западный или христианский читатель без предубеждения относился к книгам о дзэн, не считая, что дзэн эзотеричен, далек от нас и не представляет для нас интереса. Напротив, дзэн может многому научить Запад. Совсем недавно Дом Алред Грехем в книге, которая заслуженно снискала признание читателей [17], указал на то, что в дзэн есть немало общего с нашими религиозными и аскетическими практиками. Не исключено, что дзэн поможет нам внести ясность в идеалы аскетизма и вернуть здоровое понимание духовной жизни.