«Джамп» значит «Прыгай!»
Шрифт:
Ноябрь 23-го. Корсовский. Сегодня я принял ребенка мужского пола. Слово «мужского» было подчеркнуто, но больше ничего: ни веса, ни роста, состояния, длительности беременности, ничего, что могло бы ей помочь.
Лена перевернула страницу. Следующая запись относилась к женщине с больным тазом, и ее симптомы не имели для нее никакого значения. А потом она снова поймала нить.
«Корсовский. Марина дала мне сегодня результаты биологического теста и боюсь, здесь нет сомнения. Если и были, то, полагаю, тест должен развеять последние из них». Ниже были четыре слова на латыни.
Лена
Просматривая книги, она вдруг почувствовала внезапный холод и одиночество в этой комнатушке. За занавесом она слышала бормотание жены Глузского и ее матери, но они казались доносящимися из репродуктора.
Лена подняла воротник плаща и закурила. Затем начала читать последние строчки, чтобы удостовериться в своих подозрениях. И вдруг она увидела страшную быль. Неужели доктор Глузский не ошибся? Шанс был один на тысячу. Эти строчки анализов и резюме вызвали в ней ужас.
Затем она заглянула в комнату, чтобы попрощаться. Мать Иры рассыпалась в любезностях и предложила послушать стихи, которые сейчас учат в школе. У Лены время было на пределе, но она всё же согласилась. И тогда мальчик стал декламировать выученный стишок:
Мой батор не в понятках фуцан,
Когда не в захера завял,
Люду запряг себя ужужить,
И с кайфом пушку заряжал.
Его потаж разгон для бори,
Но что, космач, за аргомот
С трухлявым дневаширить, гопать,
Не атандить не в грёб мента,
Что за падловая ехида
Бацильника сабантуить,
Ему лягушки фабричить,
Сурово хавирить касторку
Хмырить и ваприть втихаря:
Когда ж кардиф цепнёт тебя.
Так ваприл еюкач-салага,
Шустря в дусте на дизелях…
– Простите, что это? – пролепетала Лена. – И откуда.
– А это Пушкина роман в стихах, «Евгений Онегин», – хохотнула мать. – В переложении на блатной язык. Один учитель наш так насобачился нормальную речь на воровскую феню переделывать, что прямо-таки новая литература получается. Намеднись он по Центральному телевидению выступал с чтением поэмы «Слово о полку Игореве» в переделке на воровской язык – вся столица от него в восторге. Дети с удовольствием эти тексты учат. Так что он теперь с благословения нашего губернатора стал Пушкина на феню перекладывать.
– Лучше бы он с Уголовного кодекса начал, – коротко зевнув, сказала Лена и заторопилась на поезд.
Она вышла на улицу и машинально помахала рукой, подзывая такси или любую машину, водитель которой захочет заработать десятку – большие для нынешних мест деньги.
Тут же с места сорвался асфальтового цвета «москвич». Водитель, молодой краснощёкий парень с готовностью выглянул в окно.
– Куда поедем, красавица?
– На станцию.
– Сидай
Она села на заднее сиденье, размышляя обо всем, что узнала. И потому для нее оказалась полной неожиданностью ситуация, когда машина, проехав метров пятьдесят, вдруг остановилась, и в неё с двух сторон запрыгнули молодые парни, сжав ее с обеих сторон. Севший с переднего сиденья молодой человек в ярко-зеленой плащевке приставил ей ко лбу пистолет и негромко сказал:
– Только пикни, сучонка, живо мозги вышибу.
«Да, дура, дубина ты стоеросовая, – говорила она себе во время езды по закоулкам городка, – взяли тебя вполне профессионально, потому что рассиропилась, забыла о том, что находишься на работе, расчувствовалась». Теперь оставалось лишь гадать, кто же это ее так скрутил, сковал руки за спиной наручниками и на рот налепил пластырь – просто местные «бандюки» или контора похуже.
Минут через десять петляния по городу машина подъехала к трехэтажному особняку, похожему на коровник. Только стены в нем были выложены плитами из каррарского мрамора, двор устилал канадский газон, а окна были пластиковые, из повседневной рекламы «Лучшие окна из Финляндии! Простота и качество!».
Машина объехала дом и остановилась у заднего крыльца. Лену грубо выволокли из машины и потащили на третий этаж по узенькой лесенке.
Встретивший их парень с длинными черными волосами и острым носом обрадованно сказал шепотом:
– Нашли-таки?
– Весь город из-за этой мляди исколесили, – отвечал ему краснощекий. – Это я дотумкал, где ее искать, ты скажи Заботе.
– Т-с-с-с! – остроносый сделал страшные глаза. – У Заботы творческий момент – он книгу пишет. Писатель к нему приехал из Москвы. Сажайте ее сюда и валите покурите.
Лену посадили на стул. Схватившие ее парни на цыпочках вышли из комнаты. Остроносый же приоткрыл половинку двери и весь обратился в слух.
Тяжелый скрипучий голос наполнял собой комнату и вырывался наружу.
– Короче так, блин… В общем, повязали мы их, факт. Ты пойми правильно, Симеон Елизарыч, они же падлы были, отморозки, в натуре. После того, что они с братками сделали нашими, их не только убить, я бы их зубами готов был загрызть. НУ и после этого весь город был уже наш. Мы там навели порядок – положили конец ментовскому беспределу. Раньше ж людям там торговать было невозможно! Ежеминутно каждую бабку с семечками, каждый комок любой-голубой, всякий проверяющий, мент, отморозок, грабил как хотел, а при нас люди вздохнули по человечески. Понимаешь?
– Да, да Илья Захарыч! – льстиво поддакнул сладкий голосок. – Как не понять. Ведь вы же жизнью своей за народ рисковали! Вот только позвольте прояснить два момента: что сталось потом с теми, кого вы э-э-э… повязали?
– Что сталось? – могучий голос захохотал. – А ничего не сталось. Где они, там нас пока нет. А в общем, что хошь, то и пиши, мое дело сторона. пиши – разбежались кто куда. Пущай ищут.
– И второе, – продолжал голосок, – вот с теми деньгами из сберкассы, из-за которых вы их того… Непонятным остается, куда деньги делись?