Джаз. Великая история империи греха и порока
Шрифт:
Полковник полиции Нового Орлеана Томас Даффи прибыл на место преступления за считаные минуты и протиснулся сквозь толпу. Войдя в бордель, он обнаружил Жози, стоящую у окровавленного тела брата в окружении шестерых полуголых шлюх.
Даффи быстро вызвал «Скорую» и попытался допросить свидетелей, но многого от них не добился. Жози, несмотря на жесткий характер, пребывала в шоке, а остальные женщины божились, что ничего не знают о произошедшем и во время перестрелки ждали завтрака в своих комнатах на верхнем этаже.
Даффи был уверен, что женщины о чем-то умалчивают, и пригрозил увезти их в участок. Проститутки переполошились и завопили, что не делали ничего дурного и не заслуживают того, чтобы их арестовывали как преступниц. Некоторые соглашались явиться в участок пешком, другие настаивали, чтобы их увезли туда в кэбе.
Терпение Даффи лопнуло. Когда прибыла запряженная лошадьми полицейская карета, полицейские согнали в нее недовольных женщин и отвезли по ухабистым улочкам Французского квартала в третий полицейский участок, где устроили допрос и отпустили,
Филипп Лобрано тем временем пожалел о побеге с места перестрелки. Вскоре после полудня он явился в центральный полицейский участок на Бейсин-стрит и сдался с повинной дежурному офицеру, капитану Джону Джорни [22] . Врачи больницы Отель-Дье сообщили, что ранение, полученное Питером Дойблером, «очень опасно» и возможно даже смертельно. Джорни немедленно отправил Лобрано в изолятор. Там он пробыл несколько часов, после чего был транспортирован во Второй суд рикордера, где ему предъявили обвинение в «стрельбе с покушением на убийство». Лобрано отказался признать свою вину, и был переведен в Окружную тюрьму Нового Орлеана в округе Треме, где содержался без права освобождения под залог.
22
Описание явки Лобрано с повинной и «очень опасной» раны Питера Дойблера – по выпуску «НОДС» от 30 ноября 1890 года.
Питер Дойблер тем вечером был прооперирован и помещен в палату для выздоравливающих. Посещать его доктора запретили даже Жози. Его состояние стабилизировалось и через несколько дней его выписали из больницы. Но это улучшение оказалось кратковременным. Через неделю у него начался сильный жар, и он снова оказался в Отель-Дье. Его состояние «стремительно ухудшалось» [23] , и 9 декабря в 2:15 дня, спустя десять суток после ранения, он скончался в больнице.
Случившееся в борделе Жози Лобрано еще долго оставалось во Французском квартале поводом для пересудов. Конечно, в 1890 году в городских «кварталах порока» убийства были не редкостью. Но Лобрано были известны в этих кругах, и для людей полусвета перестрелка стала чем-то вроде скандала среди знаменитостей. Но, как и большинство преступлений, совершенных в Новом Орлеане девятнадцатого века, никаких существенных последствий для виновника она не имела. Филипп Лобрано дважды представал перед судом по обвинению в убийстве Питера Дойблера. В обоих случаях защита успешно убедила большинство присяжных в том, что выстрел был произведен в целях самозащиты. Во время первого слушания дела, после множества задержек и фальстартов, присяжные так и не пришли к единому мнению. Во время второго процесса Филипп наконец был оправдан и 31 марта 1892 года освобожден из тюрьмы после четырнадцати месяцев заключения.
23
Ухудшение состояния и смерть Питера Дойблера описаны в номерах «НОДП» за 9–10 декабря 1890 года и судебной хронике в выпусках той же газеты за 29 января и 31 марта 1892 года.
Но привольная жизнь на содержании известной бандерши для Филиппа закончилась. Задолго до его освобождения Жози, сокрушенная смертью брата, решила избавиться от давнего любовника и порвала с ним все связи, как любовные, так и деловые. Кроме того, она решила изменить свою жизнь [24] . Пятнадцать лет она прожила в пучине греха и порока. Но после бессмысленной смерти брата в ней что-то переменилось. Жози, не долго думая, пришла к выводу, что готова «перевернуть страницу» [25] . Разумеется, она не собиралась закрывать бордель: бизнес был слишком доходным, а иного ремесла, кроме проституции, Жози не знала. Но она была готова изменить все: порвать связи со старыми знакомыми из низов общества, избавить бордель от капризных девушек и начать обслуживать клиентов побогаче. Она надеялась найти себе нового обеспеченного любовника или даже патрона. Конечно, на это потребовались бы большие деньги и немало времени, но жестокая и непреклонная бандерша Жози Лобрано твердо решила стать респектабельной дамой.
24
О решении Жози Лобрано стать респектабельной женщиной см.: Лонг, «Вавилон», стр. 153–155 и Эсбери, «Французский квартал», стр. 449–50.
25
Цит. по: Роуз, «Сторивилль», стр. 48.
Глава 2. Содом Юга
Номер газеты «Маскот» за 1982 г. со статьей о разгуле порока. Коллекция фонда исследований истории Луизианы, Университет Тулейна
ОБРЕСТИ УВАЖЕНИЕ ОБЩЕСТВА В НОВОМ ОРЛЕАНЕ ПОЗОЛОЧЕННОГО ВЕКА стремилась не только Жози Лобрано. Идея респектабельности в 1880–1890 годах носилась в воздухе. Ее защищали в газетных колонках, о ней спорили в клубах и салонах, о ней проповедовали с кафедр всех церквей города. Это было время расцвета викторианства, и даже город полумесяца не смог избежать влияния строгих идеалов времени. Конечно, для бандерши из Французского квартала «респектабельность»
Однако стать респектабельным человеком в Новом Орлеане XIX века было гораздо сложнее, чем где-либо еще на континенте. Распущенность жителей многонационального города не вписывалась в общепринятые в США нормы и угрожала благопристойности буржуазных граждан и местной элиты. Больше того, из-за своей уникальной истории Новый Орлеан был совершенно не похож на американский город. Основанный французами в начале XVIII века, он окреп во второй половине этого же века под контролем испанцев, что придало ему своеобразный франко-латинский колорит, по-прежнему ощущавшийся повсюду, от архитектуры до администрации. И хотя после Луизианской покупки 1803 года Новый Орлеан был силой присоединен к быстро расширявшимся США и на протяжении нескольких десятилетий оставался столицей Американского Юга, это не сделало его менее чуждым для остальной части страны. Фредерик Лоу Ольмстед сказал о Новом Орлеане в 1856 году: «Сомневаюсь, что где-то еще есть на земле город, жители которого были бы столь различны по происхождению, где среди горожан наблюдалось бы такое разнообразие вкусов, привычек, манер и нравственных норм» [26] . Это небывалое разнообразие со временем только усиливалось, в том числе благодаря нескольким последовательным волнам иммиграции из Европы и с Карибских островов. «Что за мешанина народов! – восхищался еще один гость города в 1880 году. – Американцы, бразильцы, выходцы из Вест-Индии, испанцы и немцы, креолы, французы, квартероны, мулаты, китайцы и негры» [27] .
26
Из книги Ольмстеда «Путешествие по штатам побережья с некоторыми замечаниями об их экономике», цит. в Кампанелла, «Дилемма Бьенвилля», стр. 170.
27
Из книги Эрнста фон Гессе – Вартега «Путешествия по нижней Миссисипи, 1879–1880», цит в Кампанелла, «Дилемма Бьенвилля».
Городская культура, сформировавшаяся среди этого смешения рас и национальностей, вскоре стала феноменом, за которым остальная часть США наблюдала со смесью удивления, подозрения и даже ужаса. Земной и суетный Новый Орлеан был совсем не похож на лютеранский Миннеаполис или на баптистские города остального Юга. За исключением расположенных на окраинах анклавов привилегированных англо-американцев, город нельзя было назвать даже протестантским. Он во многом оставался городом латиноамериканцев-католиков, нравы которых любому приверженцу консервативных протестантских стандартов благочестия показались бы отталкивающе чуждыми. Это было странное и жуткое место, где женатые белые мужчины ходили на «Балы квартеронок», чтобы найти себе любовниц-мулаток, где в сараях и подворотнях проводились мрачные ритуалы вуду, где даже влиятельные политики устраивали в городском парке дуэли на шпагах и пистолетах. Бордели под красными фонарями предлагали экзотический секс, а опиум, алкоголь и сумасшедшая музыка в салонах и танцзалах призывали довершить начатое под фонарями и бросить вызов любым нормам и морали.
Над городом нависало проклятие преступности и насилия, глубоко пустивших в нем корни: колоритные подонки бродили по улицам, враждующие главари криминальных группировок устраивали налеты на салуны и игорные залы соперников, а таинственные итальянцы, причисляемые молвой к преступной группировке, называемой «Мафией» или «Черной рукой», убивали друг друга по неясным и жутким причинам. Для приезжих – и для местной белой протестантской элиты, численность которой росла, – город таил огромные соблазны. Как выразился в 1868 году один священник, «из Нового Орлеана в рай попасть нелегко» [28] .
28
Преподобный Джон Чендлер Грегг, «Жизнь в армии», стр. 156–157.
И все же, для любого более-менее благочестивого жителя Нового Орлеана «респектабельность» стала желанной целью лишь в последние десятилетия XIX века – в то же время, когда преступность и порок стали поводом для всеобщего возмущения. При этом блэк-джэк, шлюхи, насилие и разврат оставались главным преимуществом города с момента его основания. Только раньше они не выходили за пределы набережной и бедняцких окрестностей, которых благопристойные граждане тщательно избегали. Ведь любой приличный джентльмен и – особенно! – дама не выходили за пределы Садового квартала и авеню Сент-Чарльз, жили, никак не пересекаясь с жителями окраин. Но пороку достаточно было нескольких десятков лет, чтобы пересечь Канал-стрит и обосноваться в буржуазных кварталах [29] . Благопристойность любого пассажира трамвая, посетителя ресторана, рынка или магазина оказалась под угрозой.
29
См. в особенности Лонг, «Вавилон», стр. 76 и далее и 116 и далее, а также Ландау, «Невероятная порочность», стр. 66.