Джек-пот для Золушки
Шрифт:
Вскоре старушка перестала плакату но не успокоилась, страх еще не оставил ее, она была по-прежнему напугана и на свою гостью поглядывала с явной опаской. Наташа решила, что лучше всего ей будет уйти, но было страшно за хозяйку - уж больно она была взволнована.
– Варвара Лукьяновна, у вас есть что-нибудь успокаивающее? Лекарства какие-нибудь?
– спросила она.
Хозяйка молчала. Тогда Наташа выскочила на улицу, к машине. Найдя в аптечке Левчи-ка пузырек с корвалолом, она вернулась в дом, накапала лекарства все в ту же эмалированную кружку и подала Варваре Лукьяновне.
– Вот, выпейте…
Старушка взяла кружку и опасливо понюхала ее содержимое. Знакомый запах лекарства,
– Ну как вы, Варвара Лукьяновна? Полегчало?..
– Наташа заглянула хозяйке в глаза.
Она молча кивнула.
– Тогда я, пожалуй, пойду? Никакой реакции.
– До свидания.
– Наташа кивнула на прощанье и двинулась к выходу.
– Погоди, - догнал ее у самой двери дребезжащий голосок старушки.
– Так ты в самом деле не из этих?..
– Да из каких, Варвара Лукьяновна?
– с досадой спросила Наташа.
В ответ старушка только молча поманила ее рукой, предлагая вернуться за стол.
Тяжело вздыхая и время от времени вновь начиная плакать, хозяйка поведала гостье свою историю.
У Варвары Лукьяновны был единственный внук Игоряша. Отца у Игоряши отродясь не было, а мать - беспутная и вечно пьяная дочь хозяйки - умерла семь лет назад от цирроза печени. Игоряша рос предоставленным самому себе и рано свернул на скользкую дорожку. К своим двадцати двум годам он имел за плечами две судимости, не верил ни в Бога, ни в черта и занимался какими-то темными делишками с самыми что ни на есть отъявленными бандитами. Жил он в Подольске и у Варвары Лукьяновны бывал редко.
Полгода назад он нежданно-негаданно прикатил к бабушке глубокой ночью. Был он, против обыкновения, абсолютно трезв, но вид имел крайне возбужденный и даже испуганный. Торопливо сунув в руки плохо соображавшей спросонья старушки какой-то сверток, Игоряша немедленно укатил в неизвестном направлении. Он успел только строго-настрого приказать бабке как следует припрятать у себя сверток и никому ни слова не говорить о своем ночном визите. Оставшись одна, Варвара Лукьяновна сверток развернула и увидела старинную икону дивной красоты. Ей хватило ума понять, что икона - краденая и, видимо, дорогая. Старушка сочла за лучшее послушаться внука и спрятала сверток в печи. Есть у нее там укромный уголок, который чужому человеку вовек не отыскать. Конечно, печку уже было не затопить, но был июль - макушка лета, - и это неудобство ее не пугало.
С той ночи начались ее беды. Первыми уже через неделю приехали двое. Были они вежливы, но от их слов у бедной старушки от страха зашевелились волосы на голове. Ей сказали, что ее Игоряша кинул братву и если она хочет, чтобы внук остался цел, пусть скажет, где он прячется или отдаст то, что он у нее спрятал. Насмерть перепуганная Варвара Лукьяновна все-таки нашла в себе силы ответить, что внука у нее не было с майских праздников, и ничего у нее он не оставлял. «Вежливые» дали ей время на размышление и укатили. Спустя два дня приехала целая банда на трех машинах. Бабушку снова допросили - на сей раз грубо и бесцеремонно. Она твердо стояла на своем. Тогда ее усадили в машину, и «бандитские рожи» устроили в ее доме настоящий обыск. Они хозяйничали в старой избе часа четыре, и все это время Варвара Лукьяновна тихо плакала от страха и беспомощности. Свертка бандиты не нашли, но, уезжая, пригрозили, что вернуться еще.
Они приезжали еще дважды, переворачивали вверх дном дом, сарай, раскатали по поленцу весь дровяник, перекопали пол-огорода, лазили даже в уборную, но так ничего и не нашли. Больше бандиты не появлялись, и Варвара
А осенью, в конце сентября к Варваре Лукьяновне приехал хмурый Паша Вилков, участковый. Пряча глаза, он сказал, что в Пахре обнаружен труп неизвестного парня, предположительно - ее Игоря. Ему приказано было отвезти ее в Подольск, на опознание. На дрожащих ногах она еле дошла до милицейского «козла». Дальнейшее старушка помнила плохо, урывками. Тряская дорога до Подольска. Томительное ожидание в каком-то коридоре. Труп на металлическом столе. Искаженное, раздувшееся от долгого пребывания в воде лицо, лицо ее внука.
– …Вот такая беда у меня, Наташенька!Осталась у меня эта только икона взамен моего Игоряши, да еще страх, что бандюги вернутся… Я ведь и на тебя поначалу подумала, что от них ты, подосланная… - закончила, утирая уголком платка слезы, свой рассказ старушка.
Они помолчали немного, Наташа не знала, что говорить, как смягчить ее горе. И вдруг, неожиданно даже для себя самой, сказала:
– А я месяц назад бабушку похоронила…
– Ох, Наташа, да я бы с радостью вместо Игоряши-то… - Хозяйка опять всхлипнула.
– А теперь - хоть вовсе не помирай! Все, что на смерть себе откладывала, все до копеечки внуку на похороны ушло… Ладно, авось как-нибудь и меня похоронят, не оставят снаружи-то…
Они снова помолчали, потом Варвара Лукьяновна, покряхтывая, поднялась.
– Давай, милая, чайку что ли попьем…
Они пили чай с сушками и вели неторопливую беседу, не вспоминая больше ни об иконе, ни об Игоряше, ни о бандитах. Васька, уютно мурлыча, вновь устроился на Наташиных коленях. Старушка совсем успокоилась, отошла сердцем и поглядывала на свою гостью уже с очевидной симпатией. Двум женщинам, таким разным, было хорошо вместе. Словно что-то их соединило - бабушку, потерявшую единственного внука, и внучку, схоронившую свою бабушку.
А время летело, настал срок прощаться. Наташа встала.
– Пора мне, Варвара Лукьяновна, поздно уже. А насчет иконы вы все-таки подумайте…
– А что тут думать-то? Забирай… - Старушка тоже встала и зашла за печку.
– На вот.
– Она протянула девушке завернутую в белую холстину икону.
Никак не ожидавшая такого поворота Наташа растерянно взглянула на хозяйку.
– Бери-бери, на кой она мне? Не по Сеньке шапка… Да и одни беды мне от нее…
Замирая от волнения, Наташа развернула перевязанную шпагатом ткань и восхищенно ахнула. Это было настоящее чудо - с золота и пурпура на нее взглянул строгий и прекрасный лик Спасителя.
Икона явно успела побывать в чьих-то умелых руках, раскрывших ее из-под потемневшей олифы, краски были сочными, яркими. Других очевидных следов восстановления Наташа не заметила - это говорило о весьма высокой квалификации реставраторов, которые, несомненно, немало над ней потрудились. Икона выглядела удивительно свежо, а, между тем, возраст ее был более чем почтенный. Московская школа, начало пятнадцатого века, может быть даже конец четырнадцатого - так определила Наташа.
Она рассматривала икону, не в силах оторвать от нее взгляд. Образ Спасителя что-то навязчиво ей напоминал. Где-то она уже видела и эти глаза, и этот лоб, и эти брови… «Господи!..» - ахнула про себя еще раз Наташа. Она вспомнила, где видела этот лик. В Третьяковке, рядом со знаменитой «Троицей», висел «Спас Нерукотворный» Андрея Рублева. Спас в ее руках поразительно, невероятно, фантастически походил на того, галерейного!