Джек-потрошитель с Крещатика. Пятый провал
Шрифт:
– Ты убил Машку!..
Богоматери с Машиным лицом больше не было – вместо нее благоухал свежими красками холст с циркачкой на белом коне.
Было непонятно, как можно так быстро записать одну картину другой. Но эта непонятность была неважной, другая – немыслимая заслонила все прочее.
– Но это же не Анна Гаппе! Это ты… – вскричала Даша, тыча пальцем в Акнир. – Ты верхом на коне!
– Я и на коня-то в цирке никогда не садилась, – ведьма безуспешно попыталась вырвать свои ладошки из рук художника – Врубель силой удерживал их.
– Мими… моя любимая…
– Миша, не надо, – взмолилась Акнир.
– Предательница! Шлюха!
Чуб с размаху ударила ведьму по щеке.
Акнир дернулась, отшатнулась и почувствовала, что летит в безысходную пропасть…
Она точно провалилась в глубокую яму, а затем еще в одну, и еще в одну. Провалы походили на приступы рвоты, когда тело сводит, потом выворачивает наизнанку, когда живешь от толчка к толчку и не контролируешь ничего, точно несешься по волнам горной реки и бьешься о камни – мгновения бездумной бессмысленности и бессилия между новыми схватками страданий.
А когда тошнота провалов отпустила, она увидела себя стоящей посреди коридора в печальном и желтом здании, увидела Врубеля, старого, худого, почти беззубого, слепого старика в грязной измятой рубашке, его тащили санитары, он корчился и кричал, тараща незрячие страшные рыбьи глаза.
– Нет… нет… я – бог. Я – Иисус… Я – Христос!!!
«Он нарисовал Христа на коленях перед собой… Это сатанизм…» – зашептала ей в ухо Землепотрясная Даша.
Врубель не мог протянуть руки к Акнир, но он тянулся к ней слепым взглядом, всем своим естеством, молил о помощи и кричал:
– Я Иисус… Помоги, помоги… я во Тьме… меня нет…
Она подалась к нему, но жуткий коридор психушки исчез.
Ведьма стояла в пустом Владимирском соборе, а поодаль, рядом с будущим алтарем возвышалась громадная фигура. Страшно высокая и худая женщина в синем платье Богоматери. Спина женщины была полусогнута, вздыблена, как у кошки, огромные черные глаза смотрели прямо на Акнир жутким, немигающим взглядом, ее рот открылся, ощерился длинными острыми волчьими зубами.
Женщина сделала шаг к ней.
Ведьма похолодела…
Женщина подняла руки и хищно согнула пальцы с длинными черными острыми когтями…
И веда знала, что силы этих медвежьих когтей достаточно, чтобы разорвать ее в клочья!
Женщина была огромна, как колонна, подпиравшая собор, и неумолима, как бог-потрошитель, обрекший всех грешников на страдания в аду.
– Ведьма! – крикнула женщина.
И бросилась на нее – с ужасающим криком Акнир выбежала из храма и увидела, что на улице день, ослепительный, солнечный, осенний… Но день этот чернее любой темной ночи, словно самый ужасающий, самый мучительный страх, который ей так и не удалось преодолеть до конца, восстал как мертвецы из могил, как отверженные духи из ада.
Ее мать лежала на ступеньках подобно большой сломанной кукле. Черный парик валялся рядом с пришпиленной к нему маленькой шляпкой, светлые золотистые волосы разметались по
Все вокруг было залито кровью – серые ступени Божьего храма стали красными. Все тело Кылыны кровоточило.
Оно не было разрезано – и ее горло, и чрево, и то, что еще недавно таилось в нем, а теперь лежало вокруг, было разорвано длинными хищными зубами.
Глава девятая,
в которой мы узнаем, откуда в Киеве появились провалы
Отпрянув от ее удара, Акнир выскочила из крестильни. Опалив Дашу полным ненависти и непонимания взглядом, Врубель помчался за своей милой Мими.
Даша застопорилась лишь на секунду, прежде чем побежала за ними, и как назло наткнулась на спящего сторожа Степаныча, всполошившегося, точно согнанный с насеста петух:
– Стоять… кто такая?.. велено не пущать…
– Я выйти хочу!
– И не выпущать!
Оттолкнув его, Даша выскочила на улицу, громко хлопнув деревянной калиткой в заборе, побежала вниз по бульвару – ей показалось, что там, на углу с улицей Пирогова, мелькнула и пропала в клочьях тумана невысокая фигура Акнир. Но, когда две минуты спустя она добралась до угла, вокруг не было ни единой души.
Чуб остановилась перевести дух. Мимо на всех парах промчался лихач в лаковой пролетке. Залаяла собака. Вновь стало тихо. Она стояла, оглядываясь, надеясь поймать хоть тень тени Акнир.
А потом услышала песню:
Ой, той, що згубив мене, той, що згубив…Анатомический театр располагался совсем рядом, достаточно было пройти короткую Больничную улицу, свернуть направо и сделать пару шагов по Фундуклеевской… Но она стояла, прислушиваясь, пытаясь понять, стоит ли довериться слуху, или тревожная память играет с ней недобрую шутку?
Ой, той, що згубив мене, той, що згубив… –манила ее неразгаданная загадка, неназванная тайна, оставшаяся после посещения анатомички.
Бедная темноволосая Мария, ходившая за ними по пятам…
Песня оборвалась. Где-то на Фундуклеевской громко испуганно вскрикнула женщина.
Акнир?
Даша почти побежала в сторону театра.
Здесь еще горели неяркие газовые фонари. Но все окна домов уже были темны, прикрыты шторами, ставнями, все магазины, кофейни, трактиры заперты на ночь – все добропорядочные киевляне давно отошли ко сну. Откуда же доносилась эта странная музыка?
Грустная малороссийская песня сменилась нервным, надрывным гопачком… душу Даше резанул смычок скрипки.