Джек. В поисках возбуждения
Шрифт:
Поход в увеселительный парк Фоли-Бержер не произвел на меня никакого впечатления. Я искал возбуждения, искал чего-то, что могло затронуть струны моей души столь тонко, что я вначале и не заметил бы этого нажима, который все более усиливался бы, пока не вызвал подобие оргазма, потрясающего нервы и туманящего мозг. Вот тогда, возможно, я не счел излишним предаться близости даже с продажными женщинами, во множестве гулявшими в зимнем саду Фоли-Бержер. Но, увы, то, чего я искал, лежало совсем по другую сторону земного шара, отнюдь не в Париже. Здесь же я столкнулся с раздутым чванством, гордостью и тщеславием, непонятно чем питающимся, и конечно же пошлостью и вульгарным времяпрепровождением. Так что мнение моих соотечественников, считающих французов недалекими, грубыми и падкими на низменные удовольствия, полностью подтвердилось. Удивительно, но именно в зимнем саду
Кульминацией стало ночное кружение в фиакре по Елисейским полям. Сотни парижан, выбравших осенним вечером этот способ досуга, сидели с гордым видом в своих фиакрах и, подобно мне, беспрестанно кружили по залитому бесчисленными огнями бульвару взад-вперед. Это была самая настоящая ярмарка тщеславия со своими звездами, разряженными в самое дорогое, что у них есть, и сидевшими в роскошных фиакрах, колясках и каретах, и со своими аутсайдерами, взиравшими с тротуаров на бесплатное театрализованное действо. Мой экипаж, стиснутый со всех сторон другими фиакрами, двигался вдоль Елисейских полей, с трудом рассекая тяжелый воздух, напоенный потом, женскими духами и старческими притирками, не оставлявшими места чистому кислороду.
Таков был истинный Париж, город продажных женщин, дешевых развлечений и низменных удовольствий, где в открытых с раннего утра кафе содержанки между первой и второй чашками кофе сообщают своим «попечителям», в котором часу они готовы их принять в свои объятия. Взяв с Парижа свою дань, я отправился далее.
Путь мой лежал в Италию. Не собираясь нигде особенно задерживаться, я хотел лишь полюбоваться знаменитым венецианским карнавалом, который хвалили встретившиеся в Париже знакомые. Там-то со мной и произошло маленькое приключение, разнообразившее начавшее уже приедаться путешествие.
Карнавал в городе, погруженном в море и, как считают тамошние жители, постепенно в него уходящем, начинался с красочной гонки местных гребцов на своих узких смешных лодках, именуемых гондолами, по многочисленным каналам. Увешанные гирляндами цветов и ярко раскрашенные гондолы представляли различные части этого некогда вольного города, в которых обосновались отдельные цехи ремесленников, ныне совершенно утративших свои навыки, но оставивших за собой право иметь гербы, флаги и глав гильдий. Я стоял на балконе у здания ратуши и с интересом наблюдал за приближавшимися лодками, управляемыми с необычайной ловкостью юными гребцами, когда мое внимание привлекла удивительно красивая женщина, с чувством болевшая за одну из гондол с балкона. Ее непосредственность и открытое благоволение к участнику были столь обворожительны, что я невольно залюбовался ею. Итальянка, а не было никакого сомнения, что женщина была местной жительницей, была чрезвычайно привлекательна. Огромная копна густых черных волос, затейливо уложенных в тугой узел под костяным гребнем с вставленным в него опалом, оливкового цвета кожа на открытых по локоть руках и крупной груди, поддерживаемой низким корсетом, тонкие пальчики, миндалевидный разрез темных загадочных глаз, пухлые губки, высокие скулы, маленький носик с непременной горбинкой – все это выдавало в женщине правнучку прославленных римских легионеров, покорителей половины мира. Легкое белое платье прекрасно подчеркивало узкую талию, большую грудь и длинную шею женщины. Заметив краем глаза мой интерес к ее персоне, незнакомка не ушла с балкона, как это сделала бы англичанка, и не принялась строить глазки, как непременно бы поступила француженка, а продолжала следить за гонкой, уже практически приблизившейся к своему финишу – водному заливу перед ратушей. Уже через секунду она совершенно забыла о моем присутствии и с жаром принялась аплодировать и подбадривать гонщиков вместе с остальными.
Гонка закончилась явно не в пользу гондольера, за которого столь горячо болела очаровательная незнакомка. Как только одетый в костюм придворного шестнадцатого века глашатай объявил победителя, женщина выругалась по-итальянски, повернулась ко мне и в упор на меня посмотрела. Я счел должным поклониться и извиниться перед ней за то, что так бесцеремонно разглядывал ее все это время.
– Англичанин!
Я счел должным еще раз извиниться и уйти с балкона, но едва лишь моя нога ступила на ступеньку, ведущую вниз, как незнакомка легонько хлопнула меня по плечу своим изящным веером.
– Сэр англичанин, – со смешным акцентом, коверкая слова, произнесла она. – Не так-то вежливо с вашей стороны бросить меня, унеся мое сердце.
Честно говоря, я не совсем понял, что подразумевала прелестная незнакомка, говоря об унесенном сердце, однако догадался, что сумел ее заинтересовать. Опершись о подставленную мной руку, она сошла с балкона и проследовала в большой зал первого этажа, где играл оркестр и стояли во множестве небольшие столики. Едва мы уселись за один из них, как к нам подскочил официант и с услужливым выражением на лице обратился к моей спутнице с некоей итальянской скороговоркой, более походившей на тарабарщину, нежели на человеческую речь. Помню, в тот момент я подумал: «Неужели на этом языке говорил великий Данте?» Несмотря на то, что официант тараторил без устали, я сумел разобрать, что обращался он к незнакомке исключительно «синьора графиня». Что ж, хотя бы моя спутница не была одной из падких до денег продажных женщин, коих в Италии оказалось даже больше, чем во Франции. Хотя, насколько я наслышан, в Италии титулы раздаются направо и налево, а потому доверять такому обращению было непростительно. Правда, при упоминании официантом слова «графиня» женщина шикнула на него, скосив глаза в мою сторону, что говорило в пользу ее высокородности.
Вскоре убежавший прочь официант вернулся и поставил на столик заказанный графиней лимонад в большом стеклянном кувшине и большую плетеную корзину с фруктами. Я, с позволения незнакомки, уселся подле нее, и мы принялись оживленно болтать, наслаждаясь прохладным лимонадом и спелыми сочными фруктами. Графиня оказалась прекрасной собеседницей, умевшей и желавшей поддерживать разговор в легком непринужденном тоне, ни к чему не обязывающем и приятном. Похоже, решил я, у меня назревал увлекательный роман.
И точно, синьора графиня, несмотря на все мои настойчивые уговоры, наотрез отказалась назвать свое имя.
– Если тебе так угодно называть меня как-то, то пускай мое имя будет Коломбина, – весело смеясь и показывая мне ровные белые зубки, заявила она. – Надеюсь, ты понимаешь, что я – замужняя дама, которая не хотела бы запятнать свою репутацию?
Я счел этот довод убедительным.
– Итак, графиня Коломбина, – обратился я к ней, – каковы же ваши планы на сегодняшний вечер?
– О! – воскликнула незнакомка, услышав, что я обращаюсь к ней с приставкой титула. Какая еще графиня? Нет-нет, ты что-то путаешь, дружок. Мои планы? Веселиться! Ведь сегодня ночь карнавала. Боже, Иисус Мария! – тут же всплеснула она руками. – У тебя же нет костюма.
И, оставив на столе недопитый лимонад и фрукты, графиня с присущей южанкам импульсивностью схватила меня под руку и чуть не силком поволокла в большое ателье напротив. Только после многочисленных примерок и уговоров я выбрал себе подходящий костюм. Если быть откровенным, каким я и хочу выглядеть в этих записках, я предпочел бы костюм Пьеро. Мне казалось, что мой характер и моя английская флегма лучше всего подходят для этого образа. Однако графиня настояла, чтобы я натянул на себя клетчатый костюм неизменного спутника и постоянного соперника Пьеро – веселого Арлекина. Костюм был чрезвычайно тесен, обтягивал мои чресла, но незнакомка утверждала, что он мне очень идет, к тому же хорошо подчеркивает прекрасную юношескую фигуру. Графиня так увивалась вокруг меня, когда я мерил костюм, постоянно поправляя его, что я без конца чувствовал ее пальцы, скользящие по телу. Через изящные подушечки этих пальцев иной раз проскальзывали искры желания. Клянусь, я это чувствовал. Коломбина напомнила мне Долорес, отчего мой член внезапно встал прямо в примерочной. Графиня, как я ни старался спрятаться, все-таки увидела этот инцидент и прореагировала на него.
– Ого! – сказала она. – А мне казалось, что все англичане такие холодные и невозмутимые.
Через некоторое время незнакомка сама облачилась в костюм, отражавший избранный ею псевдоним, так что вместе мы смотрелись неплохо – Арлекин и Коломбина. Оставив у владельца ателье одежду, мы отправились кататься по вечерней Венеции на гондоле. Плывя по многочисленным каналам, мы изредка останавливались прямо у дверей, около которых сидели старые матроны, продававшие козий сыр, фрукты, вино и свежий, только что испеченный пшеничный хлеб.