Джельсомино в Стране Лгунов
Шрифт:
– Желтого!… – бормотал он. – Готов держать пари, что здесь мало желтого!
«Вот беда! – подумал Цоппино. – Сейчас он устроит из своих картин яичницу…»
Но тут Бананито бросил на пол палитру и кисть, стал в ярости топтать их ногами и рвать на себе волосы.
«Если он и дальше будет продолжать в таком же духе, – мелькнуло у Цоппино, – то станет как две капли воды похож на короля Джакомоне. Наверное, надо успокоить его… А вдруг он обидится? Да и кому нужны кошачьи советы. К тому же, чтобы понять их, надо знать кошачий язык…»
Бананито наконец сжалился
– Хватит, – решил он. – Возьму-ка я на кухне нож и изрежу все эти картины на мелкие кусочки. Видно, не родился я художником…
Кухней у Бананито назывался маленький столик, приютившийся в углу комнаты. На нем стояли спиртовка, старый котелок, сковородка, тарелка, лежали вилки, ложки и ножи. Столик стоял у самого окна, и Цоппино пришлось спрятаться за цветочный горшок, чтобы художник не увидел его. Но даже если б котенок не спрятался, Бананито все равно не заметил бы его, потому что в глазах у него стояли крупные, как орех, слезы.
«Что он собирается делать? – думал Цоппино. – Берет ложку… Наверное, проголодался. Нет, кладет ложку и хватается за нож… Дело принимает опасный оборот. Уж не собирается ли он кого-нибудь убить? Кого-нибудь из своих критиков… Откровенно говоря, ему бы следовало радоваться, что его картины так ужасны. Ведь когда они попадут на выставку, люди не смогут сказать правды, все станут называть их великолепными, и он заработает кучу денег».
Пока Цоппино размышлял об этом, Бананито разыскал точильный камень и принялся точить нож.
– Я хочу, чтобы он был острым, как бритва! Тогда от моих произведений не останется и следа!
«Если он решил кого-нибудь убить, – соображал Цоппино, – то, видно, хочет, чтобы удар был смертельным. Позвольте, позвольте… А если он задумал покончить с собой?! Нужно что-то делать… Надо что-то предпринять!… Нельзя терять ни минуты! Если в свое время гуси спасли Рим, по почему бы хромому котенку не спасти отчаявшегося художника?»
И наш маленький герой, громко мяукая, спрыгнул на пол.
В ту же минуту распахнулась дверь и в комнату к художнику влетел запыхавшийся, вспотевший, покрытый пылью… Угадайте кто?
– Джельсомино!
– Цоппино!
– Как я рад, что снова вижу тебя!
– Ты ли это, мой дорогой Цоппино?
– Не веришь, так пересчитан мои лапы!
И на глазах у ошеломленного художника Джельсомино и Цоппино стали обниматься и плясать от радости.
Каким образом наш певец попал на чердак к художнику и почему это случилось как раз в данную минуту – обо всем этом вы узнаете дальше.
Глава девятая, в которой Джельсомино поет сначала в подвале, а потом в гостях у директора городского театра
Джельсомино, как вы помните, заснул в погребе прямо на куче угля. По правде говоря, постель эта была не слишком удобной, но когда люди молоды, они не обращают внимания на неудобства. И хотя острые куски угля впивались ему в ребра, это не помешало Джельсомино крепко спать и видеть сны один лучше другого.
Во сне Джельсомино принялся напевать. У некоторых людей бывает привычка во сне разговаривать.
Как бы там ни было, своим пением во сне Джельсомино перебудил полгорода.
Из окон стали высовываться возмущенные горожане:
– Куда смотрит полиция? Неужели никто не может заставить замолчать этого пьянчугу?
Полицейские между тем обшарили все улицы, но так и не нашли никого.
Тем временем проснулся и директор городского театра, который жил на другом конце города, километрах в десяти от подвала, где спал Джельсомино.
– Какой необыкновенный голос! – воскликнул он. – Вот это настоящий тенор! Интересно, откуда он взялся? Ах, если б мне удалось заполучить его, мой театр ломился бы от публики! Этот человек мог бы спасти меня!
Надо сказать, что театр в этом городе переживал тяжелые времена и был накануне полного краха. Певцов в Стране Лгунов было не так уж много, и все они считали, что петь нужно как можно хуже. И вот почему: когда они пели хорошо, публика кричала: «Убирайся вон! Хватит выть!» А если они пели плохо, публика приходила в восторг и восклицала: «Браво! Брависсимо! Бис!» И певцы, разумеется, старались петь как можно хуже, лишь бы услышать восторженные возгласы и аплодисменты публики.
Директор театра поспешно оделся, вышел на улицу и направился к центру города, откуда, как ему показалось, доносился голос. Однако ему пришлось порядком помучиться, прежде чем он добрался до цели.
– По-моему, он поет в этом доме, – говорил он. – Готов поклясться, что голос доносится вон из того окошка наверху…
Часа два носился директор театра по городу в поисках необыкновенного певца. Наконец, полумертвый от усталости, уже готовый отказаться от дальнейших поисков, он набрел на подвал, в котором спал Джельсомино. Можете себе представить, как он удивился, когда при слабом свете своей зажигалки увидел, что обладатель необыкновенного голоса – паренек, спящий на куче угля.
«Если он во сне поет так хорошо, что же будет, когда он проснется? – подумал директор театра, потирая руки. – По всему видно, этот парень и не подозревает, что его горло – это настоящие золотые россыпи. Я стану при них единственным рудокопом и составлю себе состояние, не ударив пальцем о палец».
Он разбудил Джельсомино и представился:
– Меня зовут маэстро Домисоль. Чтобы разыскать тебя, я прошел пешком десять километров. Завтра же вечером ты непременно должен петь в моем театре! А теперь вставай и пойдем ко мне домой репетировать.
Джельсомино пытался было отказаться. Он твердил, что хочет спать, но маэстро Домисоль пообещал уложить его на двуспальную кровать с пуховым одеялом. Джельсомино заикнулся было, что никогда не учился музыке, но маэстро стал клясться, что с таким голосом, как у него, нет нужды разбираться в нотах.