Дженни. Томасина. Ослиное чудо
Шрифт:
— … ко мне… мнеа-у… мня-я-а-а-у!..
…Уже рассвело, когда Дженни спрыгнула, наконец, с кровати и закричала:
— Питер, Питер! Что он с тобой сделал?
Питер сказал ей:
— Я убил Демпси. Кажется, и он меня убил. Прощай.
Она лизала его и поливала слезами. Он сказал ещё:
— Где ты, Дженни? Я тебя не вижу…
— Питер, Питер! — взывала она. — Не оставляй меня, не надо…
Глава 25
Как это всё кончилось
— Питер, Питер! — слышал он сквозь тьму. — Не оставляй меня, не надо!
Ему
— Питер… Питер… вернись ко мне!..
На секунду он увидел белый потолок и какие-то лица. Он закрыл глаза. Свет был слишком ярок, а когда он снова открыл их, он увидел почему-то не Дженни, а маму.
— Питер… Питер!.. — взывал всё тот же голос. — Ты меня узнал?
Он узнал её, а как же она его узнала? В глазах, глядевших на него, отражались толстые белые лапы и круглая белая голова. Кто принёс его домой, почему плачет мама над чужим котом? Сердце у него упало: где Дженни? Почему её не принесли? А может быть, мама мерещится ему, и сейчас он увидит Дженни?.. Слёзы — её ли, мамины ли — падали ему на щёки; и он опять закрыл глаза.
Тогда с ним случилась странная вещь. Серая светящаяся мгла была пропитана Дженни, нет — просто была ею, словно он погрузился в нежный рыжевато-серый мех. Он расслабился от счастья, но другой мир не отступал. Какие-то люди склонились над местом, где он лежал. Он открыл глаза; оба были в белом. Ну, это понятно: он ранен, и к нему позвали доктора, а с ним пришла сестра. Да, конечно, он ранен в бою. Левая задняя лапа не двигается и передняя правая, ведь Демпси прокусил их.
У сестры, склонившейся над ним, была на груди блестящая булавка. В ней отражался белый кот с мальчишеским лицом. Питеру стало очень страшно.
Доктор заглянул ему в глаза и произнёс:
— Ну, всё позади. Теперь он поправится.
Мама заплакала снова, причитая: «Питер, Питер!..» Был здесь и отец, очень бледный, в форме. Почему-то он знал о его битве с Демпси.
— Молодец, — сказал он. — Ты сражался хорошо.
Питер поднял левую переднюю лапу и увидел, что на ней нет когтей. Больше того: он увидел пальцы. Тогда он пощупал ими другую лапу, неподвижную, и ощутил не мех, а что-то жёсткое, знакомое… сейчас, сейчас… И тут он понял: это бинт.
Теперь он всё знал. Он больше не кот, он мальчик. Он горько заплакал. Сквозь слёзы он видел, как вошла няня в комнату, держа на руках худого беспокойного котёнка, чёрно-белого, с пятном на мордочке. Она склонилась над кроватью и положила котёнка рядом с ним.
— Забери его! — плакал он. — Где Дженни? Дженни, Дженни, Дженни!..
Ничего не понимая, мать утирала ему слёзы и целовала его. И снова ему показалось, что всё вокруг — это Дженни. Теперь он знал, что не увидит белых лапок с породистыми чёрными подушечками, маленькой серой головки, светящихся глаз и той неповторимой нежности, которой дышало в ней всё. Но вместо этого с ним оставалось странное ощущение добра, тепла и счастья.
Чёрно-белый котёнок, отвергнутый им, жалобно мяукнул, и Питер понял его. Нет, он больше не понимал по-кошачьи, он просто узнал знакомый звук, самый страшный крик бездомных, ненужных,
— Няня, не забирай его! — крикнул он. — Дай его мне!..
Няня положила котёнка на место. Он сразу пополз Питеру на грудь, сунул голову ему под подбородок, как делали потом столько котов и кошек, словно узнавая своего, и замурлыкал так громко, что задрожала вся кровать. Питер поднял ту руку, которая двигалась, и пальцами, вылезающими из бинтов, почесал котёнка за ухом, именно там, где и надо. Котёнок мурлыкал вовсю, прижимаясь к нему в самозабвенном восторге.
— Да он совсем ничего, — сказала мама. — Как ты его назовёшь? Верней, её, это кошка.
Питер ответил не сразу. Он пытался вспомнить, он ведь знал какое-то дивное кошачье имя не хуже, чем своё собственное… Но имя не вспоминалось. Быть может, он его и не знал.
Все ужасы остались за дверью. Здесь с ним были покой и любовь. Он больше не боялся одиночества, словно какой-то долгий сон, который он уже не мог припомнить, поглотил страх и подарил ему счастье.
— Назовем её Кляксой, — сказал он матери. — Можно, она поспит у меня?
И он улыбнулся всем, кто стоял у его кровати.
Томасина
Часть первая
1
Ветеринар Эндрью Макдьюи просунул в приоткрытую дверь рыжую жёсткую бороду и окинул враждебным взглядом людей, сидевших в приемной на деревянных стульях, и зверей, сидевших у них на руках или у ног.
Вилли Бэннок, его помощник, нянька и санитар, уже сообщил ему, кто ждёт приёма, и доктор Макдьюи знал, что увидит своего соседа и друга, священника Энгуса Педди. Отец Энгус приходил почти всегда из-за своей любимой старой собачки, которую сам и перекармливал сластями. Врач посмотрел на коротенького, кругленького священника и заметил, как печально и доверчиво собачка смотрела на него самого. Она знала, что запахи этого места и колкий мех на лице великана прочно связаны с избавлением от мук.
Заметил он и отдыхавшую у них в городке жену богатого подрядчика из Глазго, которая привела йоркширского терьера, страдающего ревматизмом, в бархатной попонке с шёлковыми завязками. Этого терьера он терпеть не мог. Была туг и миссис Кинлох с сиамской кошкой, которая лежала у неё на коленях и мяукала от ушной боли, встряхивая головой. Был мистер Добби, местный бакалейщик, глядевший печально, как и его скочтерьер, который болел чесоткой и шерсть его так облезла, что он явно нуждался не столько во враче, сколько в обойщике.