Джентльмен что надо
Шрифт:
Лиз, смеясь, кивнула.
— Я сама себя заключила в Тауэр, мой дорогой. Я хотела быть с тобой.
И это она говорила когда-то: «Я люблю простор и свежий воздух». Она говорила: «Я могу вынести любое наказание, но заключение в крепость — никогда». А он… посмотрев на отплывающие вниз по реке корабли, он вернулся в комнату, считая себя самым несчастным человеком на свете! И тут опять руки Лиз вернули его к жизни. Это было предзнаменование. Ралей уже знал, что она скажет дальше.
— А у меня есть новости. Хорошие и плохие. Сначала расскажу тебе о плохих. Шерборна у нас больше нет. Карр возжелал его, и Яков подарил поместье ему.
— Он не имел права.
— У него, пожалуй, не
Ралей некоторое время с недоверием смотрел на нее. Затем с громким хохотом закричал:
— Ну и ну! Да, такое стоило, пожалуй, потери Шерборна. Ничего подобного никто не слышал со времен Пьера Гавестона, украшавшего себя бриллиантами из королевской короны при Эдуарде Втором! Ты уверена, что тебе это не приснилось?
— Сама королева сказала мне об этом.
— Королева?
— Да, — подтвердила Лиз, усаживаясь на стул и сажая его рядом с собой. — Сегодня я ходила к королю просить оставить Шерборн Уолтеру. Как я умоляла его! Я опустилась перед ним на колени и, как ты сам видишь, постаралась выглядеть как можно привлекательней. Единственное, чего мне удалось добиться, это разрешения быть здесь с тобой. Как только я вышла из его покоев, туда поспешил мужчина, а женщина, проходившая в это время по коридору, увидев его, воскликнула: «Чтоб ты провалился!», и я, видимо, неприлично уставилась на нее. Она посмотрела на меня и назвала по имени. И это была королева, Уолтер. Мы вышли с нею в парк и поговорили. Она хочет навестить тебя и привести с собой своего сына, принца Генриха. Она хочет, чтобы он видел перед собой Мужчину. И это ты, любовь моя. Более того, она обещала, что не пожалеет ни сил, ни слов в защиту тебя, чтобы вызволить из темницы.
— Вот это новость так новость. Какая она из себя? Обладает ли она властью?
— Она придет, и ты увидишь ее. Она небольшого роста, не толстая, но коренастая. У нее довольно плоское, круглое, жесткое лицо, но оно расцветает, когда она улыбается. У нее очень приятный, низкий голос, говорит она с небольшим акцентом. Но королева знает, чего хочет, и у нее полно планов относительно ее сына. Она мне нравится, Уолтер.
— Я рад, что хотя бы одна из королев Англии сумела понравиться тебе, — сказал Ралей, развлекаясь восторженной похвалой жены ее величеству.
— Она и тебе понравится, — уверенно заявила Лиз.
— Возможно. Но тем не менее, Лиз, хотя я несказанно рад твоему решению, но я не хотел бы, чтобы ты оставалась тут.
— Почему, Бога ради?
— Ты возненавидишь тут все. Тауэр ни в коем случае не для тебя. Ты поблекнешь, ослабнешь в этих вечно сырых стенах. Здесь никогда не бывает солнца. А здешние правила сведут тебя с ума.
— О нет! О нет! Если уж ты со своей лихорадкой выносишь все это, мы тоже как-нибудь справимся.
— Мы?
— Уолтер и я. Он там, за дверью сейчас.
— Это не место для него.
— Не место? Что подойдет принцу Уэльскому, то уж конечно подойдет и сыну Ралея. А это — общение с собственным отцом. Я тоже хочу, чтобы мой сын видел перед собой Мужчину.
Лиз пожала ему руку и направилась к двери, но задержалась и со всей серьезностью сказала ему:
— Не пытайся переубедить меня. Я всегда жила там, где мне нравилось. Это мое право как свободной женщины.
«Свободная женщина!» — подумала она, стараясь открыть дверь, которая наконец подалась. Она думала о дремучих лесах и зеленых полях в Шерборне, об уютных комнатах, о парке, предмете ее постоянного восхищения. Мысль о Тауэре обдала ее холодом, Лиз всю жизнь страшилась замка. Но она выбрала его, потому что, несмотря на всю свою хваленую свободу, она оставалась не более чем рабой гордого человека, которого не смогли сломить
— Продолжайте, продолжайте же, — умолял принц.
— Но это уже конец истории. Нам ничего не оставалось, как только возвращаться домой, — сказал Ралей, откидываясь на спинку кресла и набивая табаком трубку.
— И больше вы никогда туда не плавали?
— Нет, существовали причины, из-за которых некоторое время я не мог этого сделать, но я посылал туда на разведку Уиддона, и он, прибыв к Ориноко, наткнулся на форт Беррео в месте слияния двух рек. Было бы у меня достаточно денег, чтобы повторить экспедицию сразу после того, как кончились дожди… Не могу я больше оставаться здесь и бить баклуши.
— И кто, как не мой отец, держит в клетке такую птицу? — вздохнул Генри. — Не падайте духом, сэр Уолтер, а то вы так и останетесь ни с чем. Вот подождите, стану я королем, вы получите в свое распоряжение столько кораблей, людей и денег, сколько вам понадобится.
Ралей улыбнулся.
— Пойдемте, я вам кое-что покажу.
Он привел юного принца к переоборудованному курятнику, который Уэд, подметив, каким вниманием королевы и ее сына пользуется узник, предоставил в полное его распоряжение. Ралей превратил его в лабораторию с установкой для дистилляции воды и печью для исследования проб золота. На ней же он приготавливал мази и снадобья по рецептам Топиавари. Здесь же он проводил и различные эксперименты. Он достал с полки флягу. Откупорив ее, Ралей протянул ее Генриху.
— Попробуйте.
Принц отпил содержимое фляги, опустил ее и, с удивлением посмотрев на Ралея, понюхал напиток.
— Это просто вода, — сказал он, решив, что сэр Уолтер ошибся.
— Хорошая вода?
— Да, хорошая, обыкновенная вода. Что в ней такого?
— Я ее сделал. Вам когда-нибудь приходила в голову мысль о том, сколько сражений было проиграно, сколько экспедиций должно было повернуть назад, сколько славных приключений закончилось ничем и сколько людей умерло от жажды, потому что опустели бочки, не осталось в них ни капли воды? А на много миль вокруг них море раскинуло свои соленые воды. Теперь ни один моряк, ни один исследователь дальних стран не погибнет от жажды. То, что вы сейчас попробовали, была дистиллированная вода, добытая из морской воды. Уиддон доставил мне сюда эту бочку. Я вскипятил немного воды, собрал пар, он передавался из одного сосуда в другой, пока снова не приобрел вид воды (у нее был до того отвратительный вкус), и теперь вы не смогли отличить ее от обычной, хорошей воды. Разве это не открытие?
— Такое, что стоит всех этих лет вашего заключения, — торжественно произнес Генри.
— Возможно. Я частенько задумываюсь над тем, что все, что ни делается в мире, все к лучшему или, во всяком случае, имеет какое-то тайное предназначение. На воле я никогда не задумался бы над этими проблемами.
— А я, может быть, так и не узнал бы вас.
— Так ли это важно. В круговороте придворных интриг упоминание о Гвиане — не более чем пустой звук.
— О нет. В жизни всегда найдется внимательный и целеустремленный слушатель истинно мужественных историй. Ваша история — самая мужественная, самая лучшая из всех, какие мне когда-либо доводилось слышать. Вам не придется теперь долго оставаться здесь. Карр впал в немилость, новый фаворит моего отца Вильерс терпеть не может Говардсов и дружит с моей матерью и со мной. У меня отныне будет власть, у меня уже есть мои собственные приближенные, и я не успокоюсь до тех пор, мой дорогой друг, пока вы не окажетесь на свободе. А за этот короткий срок… нет, это нагло с моей стороны обращаться к вам с таким предложением…