Джентльмен

Пеев Димитр

– Это в пещере его нашли без часов. А вертолет он засек с часами на руке. Впрочем, надо проверить это обстоятельство. Спросим у жены, какие часы у него были.

– Дальше, – продолжал Шатев, – переходим к слову «точно». Относится оно ко времени – или к вертолету? То есть, что пролетел он не в стороне, а «точно над нами», то есть в зените…

– Можно отнести и к тому, и к другому.

– Теперь – главное, – сказал Шатев. – Почему он сообщил часы, минуты, секунды, но позабыл указать дату? От шестнадцатого сентября до первых дней октября – время немалое. Знать бы эту дату… – Капитан что-то пометил в своем блокноте.

– Да,

жалко, – вздохнул стажер.

Бурский слушал, стараясь по возможности воздерживаться от замечаний. Своими соображениями делиться не спешил.

– Перейдем к словам «над нами». Заметь, не «надо мной». Значит, в том месте, над которым пролетел вертолет, Кандиларов был не один.

– Ничего удивительного! – встрепенулся Тодорчев. – Его наверняка заманили в ловушку хитростью либо силой, а потом ограбили и убили. И естественно, что рядом с ним были преступники.

– Всяко бывает, но в данном случае я с тобой согласен, парень, – сказал Шатев. – Написанное позволяет думать именно так. Но вот что хотел сказать Кандиларов, зашифровывая свое послание? Кому оно предназначено? Почему спрятано в потайном кармашке?

– Он правильно поступил, что спрятал, – сказал Бурский. – Иначе записка не попала бы к нам… И все равно все неясно: ни где он находился, ни с кем.

– Сам факт, что появление вертолета отмечено с точностью до секунды, достаточно красноречив, – продолжал Шатев. – Ясно, что писал он не в людном месте, не в большом городе, не рядом с аэродромом, где вертолеты появляются часто. Для писавшего это было уникальным событием, и он счел необходимым зафиксировать его с точностью до секунды. Для каких целей? По-моему, чтобы точное время согласовать, допустим… да, с собственным местонахождением. Стало быть, он не знал, где находится. Не знал!

– В наше время можно не знать, где находишься? – удивился стажер. – Что ж ему, как в сказке о злых разбойниках, завязали глаза и уволокли за тридевять земель?

– Не знаю, не знаю… разбойников и сейчас полно. Для меня сейчас важно другое. Кто ответит: для кого предназначалась записка? Допустим, для себя – чтобы не позабыть время. А день он, предположим, запомнил и потому не счел нужным отметить. Иное дело, если это послание адресовано, например, милиции, нам. Тогда логично было бы вписать дату и другие необходимые для сыска подробности: кто рядом (если он знает, кто), чего они хотят от него…

– Да, логично, – оживился Бурский, – но лишь в том случае, если он сам мог действовать логично, если располагал временем. А если боялся, что бумажку найдут – и уловка раскроется? Здесь же – «пролетел вертолет», обычное замечание, только и всего.

– Интересно, – сказал Тодорчев, – что ее все же нашли. Неужели никто до товарища Пырванова ее не видел? Или не придал значения? Вроде бы и местная милиция обыскивала, и товарищ… – Стажер запнулся и, взглянув на Шатева, покраснел.

– Да проверял, проверял и я вроде бы кармашек, – развел тот руками. – Но с Минчо Пырвановым не потягаешься. Да, бумажка… Не думаю, чтобы преступники оставили ее умышленно, ведь все остальное они забрали. Как-никак, в ней есть попытка навести нас на место, где находился Кандиларов.

– Какая попытка? – изумился Бурский. – Что где-то когда-то какой-то вертолет пролетел над каким-то местом ровно в четырнадцать часов девятнадцать минут пятьдесят восемь секунд? И это – информация?

– Э-э,

не такая уж и бедная информация! – возразил Шатев. – Во-первых, почему «где-то»? Известно, что Кандиларов выехал шестнадцатого сентября из Софии, тело обнаружили десятого октября – максимум через десять дней после смерти, в пещере. Значит, записку он мог написать в интервале не более двух недель, во второй половине сентября. И всего вероятней, не так уж далеко от пещеры. Мы уже согласились, что вряд ли его увезли из Видина или Толбухина, скорее всего – откуда-то неподалеку, из Родоп. Больших городов там нет, и мы можем проверить, где именно летали тогда вертолеты. Нет, положение не безнадежное.

– Что значит проверить? – спросил Бурский, но смутная догадка уже осенила и его.

– Слава богу, у нас еще нет частных вертолетов, а организации, которые ими располагают, можно по пальцам перечесть: военные, мы, аэрофлот и – не знаю, может, министерство здравоохранения. Вот и надо проверить, какие вертолеты барражировали во второй половине сентября над Родопами. Начнем с Родоп, а дальше посмотрим. Надеюсь, путевые листы они заполняют не хуже, чем мы – свои протоколы.

– А если вертолетов окажется много? – спросил стажер.

– Так уж и много! Не тысячи и не сотни. Два-три, откуда им взяться больше? Проверим все. Может, счастье нам улыбнется, и окажется всего один.

– Или ни одного, – глубокомысленно заметил Тодорчев.

– Легких путей в нашем деле не бывает, – осадил его Шатев. – Итак, мы единодушны: попытка не пытка.

– Да, займемся вертолетами, – заключил Бурский. – Естественно, при содействии полковника. Ты, Ники, нанеси еще один визит Кандиларовой. Спроси, что обыкновенно носил в карманах ее муж, какой марки были у него часы. А Петко остается в кабинете, для связи. В одиночестве хорошо думается, парень. Глядишь, и придумаешь кое-что.

Нельзя сказать, чтобы Кандиларова встретила гостя радушно. Или боялась худых вестей, или испытывала столь распространенное смущение при любом контакте с милицией. Однако, вопреки прохладному приему, Шатев получил ценную информацию. К счастью, Кандиларова сама заботилась об одежде супруга и не только носила в химчистку, но и перекладывала мелкие предметы из костюма в костюм при очередной смене. А менял он костюмы часто («Истинный джентельмент», – сказала она гордо). Поскольку перед отбытием мужа на курорт Кандиларова переложила все из летнего костюма в «демисезонный» (он любил это слово), ей ничего не стоило дать подробное описание содержимого его карманов. Шатев достал блокнот и принялся записывать.

В правом кармане брюк – свежий носовой платок; в левом – еще один; в заднем – ключи; в левом внутреннем кармане пиджака – бумажник с документами и деньгами, в правом – фломастер, карандаш, авторучка; в правом наружном – монеты и мелкие бумажные деньги.

– А в левом?

– Левый обычно пустой, резервный, так сказать.

– Вот это называется порядок! – восхищался капитан. – И всегда именно так?

– Всегда!

– А часы он носил на руке? Какие?

– Ох, часы – его слабость. Вы, верно, заметили в прошлый раз: везде, в каждой комнате, даже в кухне понатыканы часы, разве что в туалете пока не повесил! Ручных часов у него четверо или даже пятеро, одни других дороже. Манья-а-ак. Чуть увидит необычные часы, тут же покупает, на цену даже не глядя.