Джесси и Моргиана
Шрифт:
Вальтер Готорн был высокий, пожилой человек, сильного сложения, с длинной бородой и красивым тонким лицом. Между ним и дочерью было большое сходство. Ева вошла в оживлении, но, увидев Моргиану, притворилась утомленной.
– Я навещаю ее, – сказала Ева. – Вы ее видели?
– Нет, еще не видела. Я едва приехала и жду известий. Она, кажется, спит.
– Быть может… – начал Готорн.
В это время пришла сиделка и сказала, что Джесси проснулась. Все подошли к двери больной. Моргиана, сделав улыбку, стукнула
Тогда совершенная необходимость лгать и играть стала сразу естественным состоянием Моргианы, она плавно открыла дверь, улыбаясь с порога и юмористически тревожно всматриваясь в осунувшееся лицо девушки.
– Иди, иди. Мори, – сказала Джесси, – я рада, что ты приехала. А вас трудно залучить, только болезнью, – обратилась Джесси к Готорну, который жестом показал, как безумно занят всегда. – Ах, Ева, был доктор; он говорит, что я выздоровею; но он все еще не знает, чем я больна. Моргиана, хорошо у тебя там, в пустыне?
– Да, тихо. Ну, вот ты и допрыгалась. Ты должна была переменить чулок, когда промочила ногу.
– Ты думаешь, от этого?
– Существует тьма легких простуд, – сказал Готорн, – в которых врачи разбираются не так-то легко. Я читал о знаменитом математике, не помню, кто такой, но, решая в уме сложнейшие задачи высшей математики, этот человек ошибался, делая простое сложение.
Моргиана подошла к столику и посмотрела сигнатуру лекарства, потом тронула лоб Джесси и села, сказав:
– У тебя жар?
– Нет ни жара, ни озноба. Неужели ты думаешь, что я мнительна?
– Я ничего не хотела сказать.
– Впрочем, – заявила Джесси, – назавтра Сурдрег обещал мне консилиум. Я не хочу больше говорить об этом. Расскажи, Ева, о выставке!
Моргиана в высшей степени точно наблюдала сама себя. Ей было странно и горько. Ее ненависть стояла между ней и Джесси, невидимая никому, кроме Моргианы, – ее двойник, с дикой и темной улыбкой. Гниение души образовало печальный, но руководящий отсвет, благодаря которому самообладание ей не изменяло и – она знала это – уже не могло изменить.
Ева начала рассказ:
– Много, много всего. Мы не могли всего осмотреть; однако любопытные вещи. Ну, само собой – перпетуум-мобиле, даже два. Это такие потрескивающие и постукивающие механизмы в стеклянных ящиках; впрочем, нам сказали, что один из них действует всего четыре дня, а второй – восемь. Потом модели аэропланов.
– Хочу летать! – вскричала Джесси.
– Обещаю вам устроить полет, когда вы поправитесь, – засмеялся Готорн. Он начал говорить о полетах; летал Готорн три раза, но относился насмешливо. Ему неожиданно возразила Моргиана.
– Но, время от времени, они падают, – сказала Моргиана, с искусственной горячностью, – возможность падения лишает аэроплан фривольности, которую вы подчеркиваете.
– Я не хочу, чтобы вы меня сочли жестоким, –
– Что с тобой, папа? – возмутилась Ева.
– Должно быть, я – изверг, – рассмеялся Готорн.
– Нет, вы не изверг! – вскричала Джесси. – Вы хотели сказать, что падение, ломание и пылание напоминает опрокинутый примус?
– Думаю, что не больше.
– Ты иногда делаешься невыносимо циничен, – заметила Ева.
– Они падают, – тихо заговорила Моргиана, – по большей части молодые, полные сил, почти мальчики. Разве не прекрасна смерть в двадцать лет?
Никто ей не ответил, потому что это замечание и выражение, с каким она произнесла его, заставило подумать о Джесси; и Джесси это подумала.
– Если я умру, то смерть моя, значит, будет прекрасна, – сказала она, расстроясь от своих слов. – Нет, уж пусть лучше это будет не прекрасно… лет через пятьдесят… через сто!
Видя, какое направление принял разговор, Ева поспешила спросить Готорна:
– Ты купил машину?
– Да. Речь идет о новой скоропечатной машине, – обратился Готорн к Джесси, – которую демонстрировали на выставке.
Джесси кивнула, хмуро посматривая на Моргиану. Моргиана, с тусклой улыбкой в утомленных глазах и сжатых губах, случайно встретила ее взгляд, и ей показалось, что сестра глазами спрашивает о самом сокровенном, о грозном. Кровь отхлынула от ее сердца; невольно расширяя глаза, смотрела она на Джесси в упор, не имея силы отвести взгляд; в свою очередь, испугавшись, Джесси сжала плечи и увела в них голову, продолжая смотреть на сестру.
– Что с тобой. Мори? – вскричала она, вдруг задрожав. – Моргиана?
– Что со мной? – спросила та, как во сне. – Скорее, что с тобой?!
– Я сама не знаю, – рассмеялась Джесси. – Нервность. Такая нервность, что нет на свете более подлого существа, чем я. Когда выздоровею, я тебе расскажу.
Губы Моргианы прыгали, не слушаясь, так что она не смогла сразу сказать. Наконец, она перевела дыхание, с трудом выговорив: «Конечно, потом». И она подумала, что ее подавленность стала заметной. Чтобы замять странное положение, не выходя из его мрака, она сказала:
– Дикий случай произошел недалеко от «Зеленой флейты». В одну купающуюся девушку неизвестно кто швырнул камень и рассек шею. Теперь она будет калекой. Я послала ей немного денег.
Готорн уже несколько минут сидел молча, выжидая случая сказать какие-нибудь веселые пустяки и откланяться. Он посмотрел на дочь.
Решительная, внезапная бледность Евы очень удивила его. Ева что-то быстро писала в своей записной книжке; вырвав листок, она с веселым смехом передала его Моргиане.
– Ева, что там за секреты у вас? – стонала Джесси, мотая головой по подушке.