Джейн Эйр (другой перевод)

Бронте Шарлотта

Уступая его просьбе, я стала рассказывать обо всем, что произошло за этот год. Я значительно смягчила краски, описывая те три дня скитаний и голода, боясь причинить ему лишние страдания, но и то немногое, что я рассказала, ранило его преданное сердце глубже, чем я хотела.

Мне не следовало, сказал он, уходить от него без всяких средств к жизни, я обязана была сообщить ему о своих намерениях, должна была ему довериться; он никогда бы не принудил меня стать его любовницей. Хотя он и доходил до ярости в своем отчаянии,

он любит меня слишком глубоко, чтобы сделаться моим тираном; он отдал бы мне все свое состояние, не попросив взамен даже поцелуя, – только бы я не уходила одна, без друзей, в широкий мир. Он уверен, что я рассказала ему далеко не все о своих страданиях.

– Ну, каковы бы ни были мои страдания, они продолжались очень недолго, – отвечала я и затем перешла к тому, как меня приняли в Мурхаузе, как я получила место школьной учительницы, как свалилось на меня наследство, как я нашла своих родственников. Конечно, имя Сент-Джона нередко встречалось в моем рассказе. Это сразу же привлекло его внимание и, когда я кончила, определило дальнейшее течение нашей беседы.

– Так этот Сент-Джон твой кузен?

– Да.

– Ты часто о нем упоминаешь: он тебе нравится?

– Он очень хороший человек, сэр; я не могла не привязаться к нему.

– Хороший человек? Что же, это почтенный и добродетельный человек лет пятидесяти?

– Сент-Джону двадцать девять лет, сэр.

– Jeune encore [37] , как говорят французы. Что ж, должно быть, он маленького роста, флегматичен и некрасив? Человек, который может похвалиться скорее отсутствием пороков, чем обилием высоких добродетелей?

– Это человек неистощимой энергии. Цель его жизни – благие, возвышенные дела.

37

Еще молод (фр).

– Ну, а как насчет ума? Вероятно, он не блещет талантом? У него самые благие намерения, но уши вянут, когда он заговорит?

– Он мало говорит, сэр, но всякое его слово попадает в цель. У него замечательный ум, – я бы сказала, скорее властный, чем гибкий.

– Значит, он способный человек?

– Чрезвычайно одаренный.

– И образованный?

– Сент-Джон – человек обширных и серьезных познаний.

– Ты как будто сказала, что тебе не нравится, как он держится? Что же он, напыщенный педант?

– Я ничего не говорила о его манере держаться, но если бы она мне не нравилась, значит, у меня весьма дурной вкус; он изысканно вежлив, спокоен – словом, настоящий джентльмен.

– А его наружность?.. Я забыл, каким ты описывала его; вероятно, это грубоватый викарий, в тесном белом галстуке, выступающий как на котурнах в своих штиблетах на толстых подошвах, не так ли?

– Сент-Джон хорошо одевается. Он красивый мужчина – высокий блондин

с прекрасными голубыми глазами и греческим профилем.

– (В сторону.) Черт бы его побрал! (Обращаясь ко мне.) Он, видно, нравился тебе, Джейн?

– Да, мистер Рочестер, он мне нравился; но вы уже спрашивали меня об этом.

Я, конечно, понимала, куда клонит мой собеседник: в нем пробудилась ревность. Она жалила его, но ее укусы были целительны: они отвлекали его от гнетущих мыслей. Поэтому я и не спешила заговорить эту змею.

– Может быть, вы сойдете с моих колен, мисс Эйр? – последовала несколько неожиданная реплика.

– Отчего же, мистер Рочестер?

– Нарисованный вами образ представляет слишком уж разительный контраст со мной. Вы изобразили пленительного Аполлона; он владеет вашей фантазией – высокий, красивый, голубоглазый, с греческим профилем. А перед вами Вулкан – этакий корявый кузнец, смуглый, широкоплечий и к тому же еще слепой и однорукий.

– Мне это не приходило в голову, но вы действительно настоящий Вулкан, сэр.

– Ну так убирайтесь вон, сударыня, скатертью дорога! Но прежде чем уйти (и он еще крепче прижал меня к себе), будьте так любезны ответить мне на кое-какие вопросы.

Он помолчал.

– Какие вопросы, мистер Рочестер?

Тут последовал настоящий допрос:

– Когда Сент-Джон устраивал вас на место учительницы в Мортоне, он еще не знал, что вы его кузина?

– Не знал.

– Вы часто с ним виделись? Он иногда заходил в школу?

– Ежедневно.

– Он одобрял вашу работу, Джейн? Я знаю, вы делали все безукоризненно, ведь вы же умница.

– Да, он ее одобрял.

– И он, конечно, обнаружил в вас много достоинств, о которых не подозревал? У вас незаурядные способности.

– На этот счет ничего вам не могу сказать.

– Вы говорите, что жили в маленьком коттедже близ школы. Навещал он вас когда-нибудь?

– Иногда.

– По вечерам?

– Раз или два.

Наступила пауза.

– А сколько времени вы прожили с ним и с его сестрами, после того как было установлено ваше родство?

– Пять месяцев.

– Много ли Риверс проводил времени в вашем обществе?

– Много. Маленькая гостиная служила ему и нам рабочей комнатой; он сидел у окна, а мы за столом.

– И подолгу он занимался?

– Да, подолгу.

– Чем?

– Языком индустани.

– А что вы делали в это время?

– Сперва я изучала немецкий.

– Это он с вами занимался?

– Он не знает немецкого.

– А он ничем с вами не занимался?

– Немного языком индустани.

– Риверс занимался с вами индустани?

– Да, сэр.

– И со своими сестрами тоже?

– Нет.

– Значит, ему хотелось учить вас?

– Да.

Снова пауза.

– А с чего он это выдумал? На что вам мог понадобиться индустани?