Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ
Шрифт:
Наши сборы были, по необходимости, поспешными. Мы взяли еду и одежду на два дня, но ведь тюки должны были быть как можно легче. Некоторая задержка произошла из-за того, что трудно было подобрать одежду для двух наших беглецов: они-то явились к нам без какого-либо имущества. На помощь был призван весь гардероб моей матушки, и если одежда, которую теперь пришлось надеть Грейс Ричардсон, не соответствовала по роскоши ее обычным нарядам, она и ее сын получили прочное платье для защиты от неожиданностей, с которыми мы могли повстречаться в пути.
Теплые юго-западные ветры дули
Казалось, Грейс Ричардсон привыкла к побегам. Когда они с сыном спустились в трактирный зал, она попыталась принести извинения, но я не пожелал их слушать; да к тому же у нас все равно не было времени для разговоров.
– Луи, – сказал я, – хочу похвалить тебя за меткость.
Он глянул на меня исподлобья, потом посмотрел на мою матушку. Она ему улыбнулась.
– Но я же промахнулся. Два раза, – ответил он. – Яблоками точно не попадешь.
После этого он пошел помочь матери, которая быстро и молча трудилась, упаковывая одежду и еду. Я отметил, что мальчик тоже был привычен к таким делам.
И снова, не впервые в этот день, моя матушка поразила меня. Ведь это она определила наше место назначения.
– Поезжайте в Бристоль, – посоветовала она. – Там множество людей останавливается – словно перелетные птицы.
– Но согласятся ли наши… наши гости? Они только что приехали из Бристоля.
– Тем более разумно ехать туда, – рассудила матушка. – Кому в голову придет искать их там, откуда они бежали?
Однако меня тревожило еще одно сомнение.
– Но пристало ли молодой женщине вот так запросто отправляться в дорогу с молодым мужчиной ее возраста? Не будет ли это несколько…
Взгляд матушки дал мне понять, что я совершил бестактность, подвергнув сомнению и свое собственное понимание принципов, и отношение к ним моей спутницы. На мой вопрос матушка не потрудилась ответить.
– Остановитесь у твоего дядюшки. Он тебя любит. А взгляды у него весьма здравые.
– А что потом? – спросил я больше себя самого, чем матушку. – Что нам потом делать? Вечно быть в бегах? Не можем же мы навсегда спрятаться у дядюшки Амброуза.
Она попросила дать ей время подумать, пока мы собираемся. Перед самым нашим отъездом она позвала меня.
– Тебе хорошо известно, что мне было вовсе не по душе, когда вы отправились на тот остров. И тебе хорошо известно, что я не хотела, чтобы ты туда отправился. Но ты поступил правильно. Это дало тебе такие возможности, каких ты и за полсотни лет не получил бы, оставаясь в этой гостинице.
Я заерзал на стуле от ее похвалы: не так уж часто мне приходилось такое слышать.
– Вот что я думаю, – продолжала она. – Пусть тобой руководит твое чувство чести. Ты – сын своего отца. Ты не убийца. И никогда убийцей не станешь, что бы ни заявляли эти негодяи и какой бы властью они ни обладали. Но ведь и то правда, что в их власти белое замазать черной краской. Такие люди и день
Она умолкла и пошла к двери проверить, не подслушивает ли кто. Закончила она шепотом:
– Я узнала: за всем этим кроется целая история. Мы поговорили, как женщинам свойственно. Нам с тобой следует лишь восхищаться и испытывать уважение к этим двоим из-за того, что им пришлось перенести. – Она коснулась моей руки. – И я очень жду новой встречи с этой прекрасной молодой женщиной.
– Матушка, я считаю, вам очень повезло, что вы узнали хоть что-то из произошедшего с этой женщиной и ее сыном. Мне об этом ничего неизвестно. – Тон мой был суховат.
– Ты все узнаешь. И ты сможешь справиться со злом только тогда, когда выяснишь, что кроется за всем этим. Так что, когда доберешься до Бристоля, руководись тем, что сам сочтешь необходимым, и суждениями твоего дядюшки. До тех пор, пока ты будешь стремиться к тому, чтобы все разрешилось по-доброму, ты не можешь ошибиться.
Получив такое благословение, я повел свой маленький отряд прочь от «Адмирала Бенбоу». Теперь на мне лежала новая, пугающая ответственность.
Обычный путь на Бристоль лежит по берегу. Мы же поехали прочь от берега, узкими сельскими дорогами, проселками и путями скотогонов, чтобы никому не попадаться на глаза. Какая-то женщина с корзиной, собиравшая травы, и несколько ребятишек, залезших, играя, на дерево, помахали нам руками. Я надеялся, что мы показались им ничем не примечательными: ведь не могло быть ничего необычного в том, что мужчина, женщина и ребенок едут летним вечером по дороге в сопровождении слуги. Если бы их стали расспрашивать вскоре после того, как мы там проскакали, они не могли бы выделить нас среди прочих по времени и скорости, с какой мы ехали. Я не разрешал замедлить ход до тех пор, пока мы не отъедем по меньшей мере часа на два с лишним от «Адмирала Бенбоу» и пока длинные тени не пролягут между живыми изгородями.
Мы ехали, а я в это время пытался разобраться в нашем положении. Нас еще не обвинили в убийстве, но мы – подозреваемые. Никаких свидетелей не было с нами во время этого ужасающего события; остается лишь наше слово против слова этих людей. Однако, как совершенно явно опасались сквайр и доктор Ливси, обвинения наших врагов будут иметь значительно больший вес: сэр Томас Молтби говорил с такой уверенностью об их высоком положении и связях. Наша предосторожность – этот наш побег – была правильной, если не думать о том, что всякое действие влечет за собой соответствующие последствия.
Итак, что же теперь будет? Придется ли нам покинуть Англию? Если так, то каким образом уехать и куда? И как надолго? Если же остаться, знаем ли мы кого-нибудь, к кому можем обратиться? Это должен быть человек такого же положения в обществе или еще более высокого, если решит выступить против наших обвинителей, до этого совершивших на нас нападение. И как быть с Джозефом Тейтом, из-за которого я оказался втянутым в эту историю? Я ведь не знаю и даже предполагать не могу, остался он в живых или нет.