Джим и Айрин
Шрифт:
– Послушай, – Джим импровизирует, – я правда не хочу туда сейчас возвращаться. Это небезопасно. Давай лучше я куплю чего-нибудь поесть, мы немного подождем, все обсудим. Айрин, ты голодна?
Ее глаза загораются, как бутылочки «Викс»:
– Ты купишь нам еду?
– Конечно. С радостью. Добро пожаловать в Америку...
Айрин молча кивает. Никаких признаков благодарности. Возможно, задета ее гордость.
Он видит, как Айрин смотрит прямо вперед, через затемненное ветровое стекло. Ее странное лицо становится мягким и отстраненным,
– Твой магнум стоит хороших денег, – говорит Джим.
Озадаченный взгляд.
– Джим, ты торгуешь оружием?
– Что? – Второй раз она думает, что он хочет ей что-то продать. Возможно, это к лучшему: проговорить все относительно этого пистолета. На всякий случай. – Да, у меня есть пистолет. Я много путешествую, понимаешь? Мне нужен пистолет, для самозащиты.
Она смотрит ему в глаза:
– Тогда почему ты их не пристрелил?
Джим отводит взгляд:
– Полиция посадила бы нас в тюрьму, понимаешь? Нельзя стрелять в детей только из-за того, что они украли твои шмотки. Может быть, можно пригрозить – но не стрелять на самом деле.
– Это не «дети». Это настоящие бандиты. Грязные, страшные. Некультурные.
Джим промокнул текущий нос:
– Может, они никарагуанцы.
Он заметил впереди Jack-in-the-Box. Притормаживает, обменивается словами с решеткой переговорного устройства. Три однодолларовых бумажки, которые дала ему Айрин, переходят к клерку, еще кучка мелочи. Они уезжают с чизбургером, двумя пакетиками картошки и парой тако.
Айрин грызет первое тако. Джим видит, что она голодна – но она обращается с хрустящей глазурью, как с китайским фарфором.
– У тебя много монет?
– Да?
– Ты ограбил машину в прачечной, – внезапно заявляет она, глядит ему в лицо. – Ты выгреб все монеты. Ты вор, да?
– Что?! Слушай, я даже не живу там. Я в этой прачечной впервые в жизни.
– Когда я туда приходила в последний раз, машина была в полном порядке. Ты ограбил ее, Джим. Ты украл монеты.
– Черт! – Джим чувствует пот под курткой. – Послушай, я не связываюсь с таким дерьмом. Если ты думаешь, что я – вандал, можешь уматывать прямо сейчас.
– Я могу заявить в полицию, – говорит Айрин, пристально глядя ему в лицо. – Хулиган, в синем фургоне. Шеви. – У нее получается «чииви».
– О черт! И приспичило мне тебя пожалеть. Я собирался купить тебе новую одежду, еще что-нибудь. – Он зло взмахивает головой, показывая подбородком назад. – Видишь все это? Сварочный аппарат, дрели? Придурок, который взломал эту машину, просто вскрыл ее ломом. Я профессиональный механик, я работаю тонко, понимаешь? Я мог бы разобрать эту штуку, как ты разделываешь курицу, – Джим сделал паузу, – если бы захотел, конечно.
Он
Айрин не реагирует на звон, методично грызет второе тако. Две минуты многозначительного молчания, нарушаемого похрустыванием и шорохом картошки в пакетике.
Потом она откидывается в кресле со слабым вздохом животного удовлетворения, аккуратно вытирает рот салфеткой из пакета.
– Куда мы едем? – спрашивает она наконец, вглядываясь в дорогу отяжелевшими глазами.
У Джима тоже было время подумать о сложившейся ситуации.
– Тебя это правда интересует?
– Нет, – после секундного раздумья. – Совсем нет. Мне абсолютно все равно.
– Хорошо. Тогда мы выезжаем из города по шоссе 30 и направляемся в Эль-Пасо.
Айрин смеется.
– Ты думаешь, мне не все равно? Лос-Аламос. Я ненавижу Лос-Аламос. Нам не следовало туда приезжать. Никогда. Теперь у меня нет ничего, совсем ничего – ни одежды, ни денег. Я должна за квартиру, два месяца!
Джим чешет лоб под бейсболкой.
– А что эти еврейские ребята? Ты говорила, они присылают тебе деньги.
– Я не еврейка. Мой муж был евреем. Не какой-нибудь некультурный еврей из штетля, а нормальный парень, выглядел как русский, очень образованный, прекрасный инженер.
– Да, ты это уже говорила. Ты что, думаешь, я нацист? Это Америка, и я ничего не имею против евреев.
– Ты христианин?
– Я никто.
– На телевидении полно христиан. Все время говорят о деньгах.
– Тут ничем не могу помочь. Сам ненавижу этих уродов.
Разговор оживляет Джима. Ситуация дикая – но ему это нравится, по крайней мере, пока она не выкинула что-нибудь.
– Послушай, Айрин, ты мне ничего не должна. Я могу отвезти тебя обратно. Только не зови полицию, ладно?
– Нет, я ненавижу Лос-Аламос. Мой муж умер там.
– О Господи. Ты серьезно? Ты в самом деле не собираешься возвращаться?
– У меня ничего не осталось. Ничего, кроме плохих воспоминаний, – она нервно приглаживает волосы. – Джим, почему ты так боишься полиции? Они знают, что ты грабишь прачечные?
– Я не трогаю эти чертовы прачечные. Я занимаюсь телефонами, понимаешь? Телефонами!
Его признание не впечатляет ее и, похоже, не сильно удивляет.
– В Америке много телефонов. Ты, наверное, богач?
– Мне хватает.
Она заглядывает ему через плечо:
– У тебя большая машина. Много инструментов. И спальный мешок. Как неплохая квартира, много квадратных метров!
Джим чувствует себя слегка польщенным:
– Да, я прикидывал – получается около 70 штук в год. Минус, конечно, бензин, мотели, еда... Я посылаю деньги своему старику, он в доме престарелых. С 1980 года. Думаю, через меня прошло около полумиллиона.