Джин Грин - Неприкасаемый. Карьера агента ЦРУ № 014
Шрифт:
– Прошу внимания, дамы и господа. Сегодня мы подготовили для вас ва-алшебный сюрприз. Только один вечер проездом с новейшими русскими песнями выступит по требованию публики певец Вольдемар Роман.
Зал, уже набитый битком и порядочно проспиртованный, бешено зааплодировал. На эстраду легко, как мячик, вспрыгнул здоровенный улыбающийся господин с крючковатым носом, огромным лбом и массивной челюстью.
– Добрый вечер! – закричал он. – Мне шестьдесят восемь лет! Я мастер спорта по стоклеточным шашкам! Желающие могут пощупать мои бицепсы!
С радостным визгом к эстраде устремилось
Впереди оказалась Пенелопа Карренги-Карриган. Ткнув пальчиком в чудовищный бицепс Вольдемара Романа, она крикнула в зал:
– Это «Человек из стали»!
Вольдемар Роман обхватил стойку микрофона двумя руками и заголосил ужасающим баритоном:
Когда качаются фонарики ночные И черный кот бежит по улице как черт, Я из пивной иду, Я никого не жду, Я уж давно поставил жизненный рекорд!Лот отчаянно «заводил» всю свою, прямо скажем, разношерстную компанию. За столом царило безудержное веселье. Наташа переводила песню Вольдемара. Все хохотали: даже Рон Шуц снисходительно усмехнулся, даже Катя улыбнулась. Лишь солидный негоциант Тео Костецкий в полном остекленелом обалдении смотрел на удивительного певца.
Приезжая знаменитость не только бешено голосила, она еще и танцевала «гоу-гоу» на колоннообразных ногах.
– Он гений! – крикнула Ширли, не понимавшая ни слова.
– Настоящий артист, – сказал капитан Хайли, понимавший и того меньше.
– Сижу на нарах, как король на именинах! – закричал Вольдемар Роман.
– Но это же действительно гениально! – вдруг воскликнул Рон Шуц.
Гляжу, гляжу в окно, Теперь мне все равно, Я уж давно успел свой факел погасить! – [76]драматически закончил Вольдемар Роман. Несколько секунд в зале царило растерянное молчание, затем показалось, что разом рухнул потолок. Такого успеха не снилось и Элвису Пресли.
76
Автор песни неизвестен. (Прим. науч. редактора)
– Неужели нельзя с ним познакомиться? – спросила потрясенная Ширли.
– Вундербар! – грохнул Лот. – Вот это мейстерзингер!
В два прыжка он был у эстрады, а через минуту уже возвращался под руку с улыбающимся, галантным, покладистым певцом.
– Ползем дальше! – крикнул Лот. – Все поднимайтесь, ползком в «Елки-палки»!
– А вы можете поехать с нами? – робко спросила Ширли артиста.
– Конечно, мадам, – расшаркался Вольдемар Роман. – Я свободный художник и всегда еду туда, куда меня приглашают милые дамы. Жека и Нелли – друзья моего детства, они поймут, они не осудят.
Компания с шумом поднялась и направилась к выходу. Они шли, оживленно болтая друг с другом, миллиардерша, капитан ВВС с Ди-Эф-Си, высшим орденом
– Вы тоже с нами, папаша? – спросил Лот дядю Тео.
– Не хочется отставать от молодежи, – проскрипел тот.
Следом за ними направились четыре здоровяка «фармацевта». Минуту спустя сверху сошли, стуча подкованными сталью башмаками-веллингтонами, несколько «филуменистов».
Машина за машиной отъезжали от подъезда «Русского медведя», держа курс на Вест-Сайд. Последним рванул с места приплюснутый «альфа-ромео» с плэйбоем-латиноамериканцем за рулем.
К часу ночи в «Елки-палки» началось безудержное, слегка истерическое веселье. В полутьме, в плывущих разноцветных бликах света, словно адское варево, двигалась толпа танцующих. От допинга к наркотику и обратно – то бешеный твист, то размягченная эротическая боса-нова, то ревущая абракадабра Чуги Болла, то драматическое пение Вольдемара Романа.
Потом Лот заказал оркестру моцартовскую «Айне Кляйне Мюзик» в ритме твиста. Потом танцевали шимми «Картошку-пюре», «Отшлепай беби», мэдисон, «Лимбо рок», «Обезьяну», старушку ча-ча-ча! И старика пасадобль.
Лунатические совиные глаза алкоголиков, вздернутые в хохоте женские лица, розовый вонючий дым, в котором, как трассирующие очереди, пересекались взгляды Лота, дяди Тео, Ширли, капитана Хайли, в котором настороженными огоньками мелькали глаза четырех «фармацевтов» и подоспевших к ним на помощь двух «зубных врачей», в котором маслено светились глазки забулдыги-латиноамериканца и стертыми монетками государства Урарту отсвечивали буркалы «филуменистов»…
– Разрешите пригласить вас на боса-нову, [77] мисс, – латиноамериканец церемонно поклонился Натали. Девушка, пожав плечами, приподнялась с места.
– Она не будет с вами танцевать, – сказал Лот.
– Почему? – воскликнул пораженный стиляга.
– Мисс обещала этот танец мне, – сказал капитан Хайли.
– Может быть, вы, мадам? – поклонился плэйбой Ширли.
– Мадам танцует только со мной, – сказал Лот.
– Эй, пойдем, подружка! – сказал плэйбой Пенелопе.
77
Боса-нова (португ. слэнг) – «Последняя штука», или в переводе американских джазистов «Нью-бит». (Прим. науч. редактора.)
Я бы назвал этот танец румбой, женатой на твисте. (Прим. автора.)
– Катись на свою Копакабану! – бросила та через плечо.
Лишь Катя Краузе не смогла отказать настойчивому бонвивану.
Капитан Хайли танцевал с Наташей, а смотрел на Ширли, которая двигалась рядом в объятиях Лота.
– Я любил ее, Натали, – бормотал пьяный летчик, – и она меня любила. Мы были в Париже, совсем молодые, как вы, кончилась война… о боги… Выйти замуж за мумию Рамзеса!
– Перестаньте, Хайли, милый, – ласково засмеялась Ширли, – ведь сто лет уже прошло, а вы все о том же.