Джинн и Королева-кобра
Шрифт:
—Значит, Дыббакс — наполовину марид, наполовину ифритец? — уточнил Джон.
Нимрод кивнул.
—Боюсь, что так, Джон. В Дыббаксе много хорошего. Но много и плохого. Именно это он и видит, когда заглядывает в свой синопадос. За светом и красотой таится что-то темное и отвратительное. И в душе Дыббакса постоянно идет борьба, борьба между добром и злом. Поэтому я рад, что вы с ним подружились, дети. Я уверен, что с вашей помощью в этом мальчике восторжествует добро.
—Бедный Дыббакс, — сказала Филиппа. — Но как это случилось? Дженни Сахерторт ведь такой хороший, достойный человек.
—Иблис наложил заклятие на мистера Сахерторта и принял его обличье.
—Ты хочешь сказать, что отец Дыббакса — Иблис? — изумился Джон.
—К сожалению.
—И Дыббакс
—Да, конечно, — сказал Нимрод. — Это — большой секрет. Тайна, покрытая мраком. Кроме членов семьи, в нее никто не посвящен. На самом деле, я даже не уверен, знает ли об этом сам Иблис.
—А ты-то откуда знаешь? — спросила Филиппа. — Раз это такой страшный секрет.
—Помните историю про изгнание джинн из тела человека? Ну, помните, почему наш гуру Масамджхасара вознамерился стать джинн?
—Конечно помню, — ответил Джон. — Ты изгнал джинн из тела премьер-министра Великобритании. Им завладела какая-то джинниорка. Девочка лет двенадцати.
—Это была Фаустина, — сказал Нимрод. — Сестра Дыббакса.
—Та, что пропала без вести? — уточнила Филиппа.
—Ты знаешь об этом? — удивился Нимрод.
—Мы даже видели ее портрет, — сказала Филиппа. — В доме у бабушки Дыббакса. На острове Баннерманна.
—Вы и там успели побывать?
—Дыббакс там прятался, — объяснил Джон. — Когда его искали приспешники гуру. Похоже, Дыббакс был очень привязан к Максу, дворецкому его тети. Макс был гориллой.
—Да-да... — Нимрод замолчал и задумался, будто рылся в закоулках памяти.
—Ты рассказывал о Фаустине, — напомнила Филиппа.
—Да, так вот... — сказал Нимрод. — Фаустина считалась очень одаренным ребенком. Золотым ребенком. Например, в джиннчёт она играла даже лучше тебя, Филиппа. Все джинн отзывались о ней очень хорошо. Замечательный ум. Потрясающая логика. Сильный характер. Я и сам это почувствовал, когда изгонял ее из тела премьер-министра. В то время Сахерторты жили в Лондоне, и Дженни, которая только что родила Дыббакса, была страстной поклонницей премьер-министра. На расстоянии. Они никогда не встречались. Когда Фаустина узнала об Иблисе, она решила его обязательно наказать. Наслушавшись похвал, которые ее мать постоянно расточала премьер-министру, Фаустина решила, что он — тот единственный человек, который сможет заточить Иблиса в темницу. Потому она и вселилась в его тело. Она была очень своенравным ребенком. И в этом они с Дыббаксом схожи. Конечно же, ее затея не удалась. Она вселилась в чужое тело впервые — даже странно, что она так долго в нем продержалась. Главной ее ошибкой было то, что она не изменила голос. Она говорила своим собственным голосом, и это выдало ее мгновенно. Ну а дальше все и вовсе пошло наперекосяк. Сначала ее опьянило ощущение собственной власти. А поняв, что премьер-министр помочь ей ничем не может, она на него рассердилась. Ну и на собственную мать заодно. Тогда-то я и появился на Даунинг-стрит и, совершенно не понимая, с кем именно имею дело, изгнал Фаустину из тела премьер-министра. Только когда премьер пришел в себя, я узнал, что за джинниорка побывала в его теле. И пошел искать Фаустину. В конце концов я нашел ее тело в Музее восковых фигур мадам Тюссо. Я ждал и ждал, но душа Фаустины так и не явилась, чтобы востребовать свое тело. Так я, по крайней мере, решил поначалу. Только недавно, в Индии, я понял, что это произошло из-за анализа крови, который доктор Варнакуласурия — именно так звался тогда гуру Масамджхасара — взял у премьер-министра. Он взял кровь еще до моего прихода, когда осматривал премьера. Для джинн, находящегося в чужом теле, это крайне опасно. Вышло так, что крошечная часть души этой девочки оказалась потеряна навсегда. Потому она и не смогла собрать себя в целости и сохранности, чтобы вернуться в собственное тело. Она изменилась, пока была вне его. — Нимрод пыхнул сигарой. — Когда мы были в Индии, Дыббакс тоже все это выяснил. Он свел концы с концами и понял, что гуру Масамджхасара рассказывал о его родной сестре. Сестре, которую он никогда не видел.
—Бедный Дыббакс, — произнес Джон.
—Бедная Фаустина, — поправила его
—Ее тело перевезли в близлежащую частную джинн-больницу, — сказал Нимрод. — Где она, видимо, до сих пор и пребывает, в глубокой коме. Что касается ее души... — Он пожал плечами. — Я искал ее по всему Лондону. И Дженни Сахерторт тоже. Но мы так ничего и не обнаружили. Обнаружить призрак вообще нелегко. Даже нам, джинн, это не всегда по силам. Призрак Фаустины никуда не наведывался, он не был замечен ни в одном доме. Думаю, он и поныне блуждает где-то... совершенно неприкаянный...
—Какой ужас! — проговорила Филиппа.
—Да уж... — рассеянно пробормотал Нимрод. И замолчал. Потому что его сердце вдруг екнуло и заметалось, словно птица в клетке. Как же он сбросил со счетов Фаустину? Ну конечно! Фаустина! Она спасет их всех. Надо, разумеется, проконсультироваться с господином Ракшасом. И послать запрос в частную больницу в Лондоне, где до сих пор живо бесчувственное тело Фаустины. И если он, Нимрод, сможет разыскать ее потерянную душу, то существует крохотная, микроскопическая, совершенно смутная и почти несбыточная вероятность — далекая, как отдаленный писк летучей мыши, — что в один прекрасный день он сможет сделать так, чтобы его сестра Лейла вернулась в свой чудесный дом к своей любимой семье. Но он не хотел будить в близнецах надежду. Еще не время. А если ничего не получится? Это было бы слишком несправедливо. Слишком жестоко. Вдруг все-таки ничего не выйдет? Нет, пока лучше помолчать. По крайней мере, в течение какого-то времени. Пусть Джон и Филиппа пока учатся мириться с нынешней ситуацией, пусть закаляют характер...
—Занятно, не так ли? — сказал Нимрод. — Как все в этом мире взаимосвязано. Одно ведет к другому, третье проистекает из второго, а потом ведет нас назад, к началу. Ничто не существует само по себе.
Близнецы промолчали. Нимрод полагал, что они все еще думают о бедной Фаустине и о Дыббаксе. Но на самом деле они думали о своей матери, лишенной детей, мужа, друзей, оторванной от всех. Не важно, что говорит Нимрод про предназначение, не важно, что она там не одна. Все равно — одна. Совсем одна, точно призрак. И детям было невыносимо от этой вопиющей несправедливости.
А еще через несколько минут они стали думать о том, как однажды изменят ход событий и вернут маму домой навсегда. Ну, не навсегда, конечно... Но на то «навсегда», которое им всем отпущено. Даже не шевеля губами, Дети лампы прочитали мысли друг друга и дали общую, телепатическую клятву, какую могут дать только близнецы. Они сделают это любой ценой — чем бы это ни обернулось для мира джинн и мира людей.
—Полагаю, мне придется пожить с вами. По крайней мере, пока жизнь не войдет в свою колею. — Нимрод пожал плечами, понимая по ожесточенным, горьким взглядам близнецов, что жизнь в этом доме уже никогда не будет прежней. — Ну, ладно, хоть чуть-чуть-то она наладит-ся? — продолжал Нимрод, но дети молчали. — Ну будь по-вашему, ничего не наладится, я и сам понимаю! Но все-таки я с вами какое-то время поживу. И помогу чем могу. Джалобин тоже приедет, если вы не против. И господин Ракшас. Мы будем с вами, дети. Независимо от того, хотите вы этого или не хотите, — решительно закончил он.
Первой заговорила Филиппа:
—Все-таки странно... Вот мы — настоящие джинн, а собственное желание выполнить не можем. Одно-единственное. Даже не верится...
—Я сейчас произнесу слова, которые господин Ракшас сказал когда-то мне самому, — начал Нимрод. — Много лет назад. Мне этот совет всегда казался очень полезным. Думаю, это и вправду верно, причем для всех. Не важно, джинн ты или мундусянин. Итак, слушайте. Мечты и желания хороши, но не подменяйте ими труд и волю. Иногда надо принять мир таким, каков он есть. Признать, что факты неумолимы и никакие наши желания его уже не переделают. Только несмышленые дети без конца пытаются изменить мир в соответствии со своими желаниями.
—Но мы и есть дети, — возразил Джон.
Нимрод улыбнулся и ласково потрепал макушки Джона и Филиппы.
—Уже нет, Джон, — тихо сказал он. — Уже нет.