Джип из тыквы
Шрифт:
И нежно-розовые!
Я с детским интересом рассматриваю ухо, которое постепенно отчетливо краснеет.
– Я не знал, куда ехать дальше, – информирует меня порозовевшая статуя.
– Вперед, – говорю я. – До санатория километра два, а там я покажу дорогу к домику.
Мы трогаемся, выруливаем на проселок и мирно катим по нему в спокойном молчании, которое я уже готова считать фирменным стилем общения моего нового знакомого.
У бунгало номер тринадцать стоит серебристый «Рено».
– Черт! – восклицаю
У меня мигом портится настроение.
Пока джип маневрирует, пытаясь поближе подобраться к домику и при этом не помять цветы на клумбе, занавески в окне оживают. Скльптурные складки содрогаются и расходятся, в светлой раме окна возникает поясной портрет, при виде которого я мгновенно разделяю чувства вандала, жаждущего безжалостно осквернить произведение искусства. В окне безмятежно улыбается Валентин.
Из домика выходит Макс. При виде меня, восседающей на месте штурмана в громоздком вездеходе, он поджимает губы, хмурится и ускоряет шаг. Дверцу джипа он распахивает слишком резко, и приветствие, обращенное ко мне, теплом и нежностью не дышит:
– Где ты была?! Я ждал тебя всю ночь!
Классический пятистопный ямб подчеркивает пошлую банальность ситуации.
– Все нормально? – спокойно спрашивает Саныч.
– Да, вполне, – бормочу я, не глядя на него.
Мне ужасно неприятно, что Саныч подумает, будто для меня нормальны отношения с типом, который нетерпеливо пощелкивает перед моим лицом пальцами, привлекая внимание к тому факту, что он желает поскорее вытащить меня из машины.
Я игнорирую протянутую руку Макса, выбираюсь сама и, оказавшись перед ним, довольно громко и отнюдь не приветливо заявляю:
– Незваный гость хуже татарина!
Пусть мой новый друг не думает, что я рада встрече со старым.
– Я позвоню, – произносит Саныч, когда я захлопываю дверцу.
Это не вопрос, а заявление о намерениях.
– Буду ждать, – отвечаю я.
– Какого черта? – начинает Макс, но его слова заглушает рык движка.
Джип отчаливает.
Секунду я смотрю ему вслед, затем поворачиваюсь к Максу и спрашиваю, даже не пытаясь казаться милой:
– Что тебе здесь нужно?
– Для начала – поговорить, – отвечает он, тоже не стараясь быть душкой. – Идем в дом.
Он хватает меня за руку и тащит на крыльцо, не обращая внимания на то, что я бьюсь о каждую ступеньку непослушной больной ногой.
Кажется, чинные-благородные игры кончились.
Я этому даже рада.
В моей комнате беспорядок, однозначно выдающий затяжные мужские посиделки со спиртным.
Подушки на кровати смяты, на журнальном столике натюрморт в стиле художника с подходящей фамилией Петров-Водкин: бутылка «Столичной», два стакана, початая банка шпрот и россыпь хлебных крошек. Еще одна водочная бутылка – пустая – стоит пятой лишней в компании деревянных ножек стула. Превращенное в пепельницу чайное блюдце
Я брезгливо морщусь.
Валентин, развалившийся в единственном кресле, машет мне рукой, бесцеремонно интересуется:
– С кем каталась, красотка?
И громко запевает:
– Поедем, красооотка, катаааааться! Давно я тебя…
– Заткнись, придурок! – рявкает Макс.
И тут же сам меня спрашивает:
– Кто это был?
– Просто хороший человек, – отвечаю я, не желая впутывать Саныча в наши дрязги. – Он меня подбросил.
– Сколько раз? – с противной ухмылкой интересуется Валентин. – В какой конкретно позе?
– Заткнись! – повторяю я за Максом.
Хоть в чем-то мы с ним заодно.
Валентин, не прекращая гаденько улыбаться, поднимает руки, потом прикладывает палец к губам, шипит:
– Тссссс! – и наконец замолкает и замирает.
Только брови ходят вверх-вниз и глаза перебегают с Макса на меня и обратно.
– Шли бы вы отсюда оба, а? – досадливо прошу я и скрещиваю руки на груди.
Думаю, ясно, что к разговорам я не расположена.
– Чуть позже, – обещает Макс и опускается на диван. – Когда мы достигнем взаимопонимания.
Он похлопывает ладонью по покрывалу рядом с собой, но я притворяюсь, что не поняла приглашения.
Тогда Макс вздыхает и подчеркнуто кротко спрашивает:
– Где деньги?
– Где деньги, Зин?! – оживает невыносимый Валек и снова вскидывает руки. – Молчу, молчу, сорвалось…
– Ты про деньги Тугарина? – уточняю я у Макса, не обращая внимания на идиотскую пантомиму его дружка. – Про те тридцать тысяч, которые он платит мне ежемесячно как пенсию?
– Тридцать тысяч?! – опять встревает Валек. – Эй, а ты говорил…
– Дебилка! – орет Макс. – Неблагодарная тупая идиотка! Денег она для меня пожалела! Да где бы ты сейчас была, если б не я!
– А и в самом деле, где бы я была?
Этот вопрос меня действительно интересует.
Не знаю, как Макс – до недавних пор я видела в нем благородного джентльмена, но его приятель очень даже похож на урода, которому в кайф повыламываться под тяжелый рок немытых волосатиков, проораться, подраться, напиться и забыться под кустом на загаженном пустыре. Не в одиночку, конечно, а в компании таких же обкуренных и обдолбленных засранцев и засранок.
Вроде меня прежней.
– Где бы я сейчас была, если бы не тот рок-фестиваль? – повторяю я, глядя на Валентина.
Его аура – пожар в прерии! Я права, я верно догадалась – ему есть что сказать!
– Ты вспомнила рок-фестиваль? – упавшим голосом спрашивает Макс.
– Неужели вспомнила? – мурлычет Валек.
Он выныривает из кресла, и я на шаг отступаю.
Он не испуган, он ликует.
– Я знаю, что была на фестивале в Тамани, – осторожно говорю я. – С кем? С тобой? Или с тобой?