Дживс и свадебные колокола
Шрифт:
Я подцепил вилкой неприкаянного вида улитку.
– А что, Амелия все еще считает тебя современным Синей Бородой, а Джорджиану – падшей женщиной?
– Меня пригласили в гости на выходные. Наверное, это хороший знак. Что касается Джорджианы, Амелия поверила ее объяснениям. Решила, что это ты ее подбил на такую глупость.
– Спасибо. Вы говорили по телефону?
– Да. С тех пор, как его починили, мы с Амелией довольно часто общаемся. Строго между нами, Берти, – пожалуйста, не болтай об этом, не искушай судьбу, – мы опять помолвлены.
– Поздравляю, дружище! Страшно рад
– Это точно.
– Я надеюсь, когда-нибудь она мне покажет свою коллекцию бабочек.
Вуди сузил глаза.
– Держись от нее подальше!
Я налил бокал ледяного белого вина – отпраздновать хорошую новость.
– А что за другая девица, о которой грустит Венаблз?
– Он не называл имен. Сказал только, что познакомился с ней во время путешествия. Кажется, в Константинополе. У ее родителей поместье в Ноттингемшире.
– Ну это довольно далеко.
– Угу. Между прочим, персидская кошка оттуда родом.
– Значит, у них все-таки есть знакомые? – сказал я.
– Похоже на то. И семейство у девушки не бедное, так что они не будут зариться на богатства сосисочных магнатов.
– Совсем хорошо. – Я поставил стакан на стол. – В общем, к благой приводит цели нас, хотя подчас и питаем сомненье.
– Берти, что ты плетешь?
– Это поэт Мильтон, Вуди. Дживс мне от него передал.
– Он, случайно, ничего не потерял по дороге?
– Может быть, – не стал спорить я. – Кстати о дороге, ты все еще водишь поезд метро?
– Нет, увы! Все вернулось к норме. А весело было. Жаль, всеобщая забастовка долго не продлилась.
– Меня она вообще обошла стороной.
– Лопух ты, Берти. Даже наши девушки приезжали помогать из Кингстон-Сент-Джайлз.
– Правда?
– Ну да. Амелия продавала билеты, а Джорджиана водила двадцать седьмой автобус.
Я чуть не выронил запотевший бокал.
– Джорджиана водила автобус?
– Ага.
– С людьми?
– Да. Номер двадцать семь. От Хаунсло до Максвелл-Хилла.
– И много жертв?
– Да вроде нет. Хотя говорят, она установила рекорд скорости на участке между Твикенхемом и Кью. В Ричмонде у одной пассажирки на верхнем этаже начались преждевременные роды. Школьник свалился с лестницы, но всего лишь ободрал коленку.
– И всего-то?
– Да. В Тернем-Грин ее заменили.
На следующее утро Дживс вместе с чаем принес письмо с лондонским штемпелем, надписанное почерком, напоминавшим о корзине для пикника на скамейке в саду.
– Как там на улице, Дживс? – спросил я.
– День опять погожий, сэр.
– Отлично! – Я вскрыл конверт. – Схожу на Керзон-стрит, надо подстричься.
У Дживса чуть заметно дрогнула бровь. Я потрогал бакенбарды.
– Только подровнять! Не больше.
– Слушаю, сэр. Записать вас по телефону?
Я ответил не сразу – читал письмо, написанное изящным почерком, черными чернилами.
«Дорогой Берти! – говорилось в письме. – Дядя Генри пригласил на этот уик-энд лорда Этрингема. Было бы чудесно, если бы ты тоже смог приехать. Наверняка лорду Э. понадобится твоя помощь! А тут еще спектакль для праздника. Дядя Генри хочет поставить
– Дживс! Вы подумали насчет приглашения сэра Генри?
– Нет, сэр. Мне не по чину принимать или отклонять его приглашения. Я ждал ваших указаний.
Я допил свежезаваренный чай – он всегда мне дарит ощущение безграничных возможностей.
– Звоните парикмахеру, Дживс! Запишите меня на полдень. Потом отправьте телеграмму старине Хаквуду. Он говорил, к какому часу приезжать?
– Нет, сэр. В субботу днем в поместье будет праздник, а вечером – концерт в деревне. По моему впечатлению, в Мелбери-холле веселиться начнут еще в пятницу.
– Да будет так! Вперед, на сцену! Смейся, паяц!
По-моему, тогда и был брошен жребий – во время того разговора с Дживсом, утром четверга.
Странную вещь заметил я, составляя хронику своих приключений: даже во время самых захватывающих событий – вроде «Ужаса в Стипл-Бампли», например – случаются дни, когда ничего не происходит. И вот что с этим автору делать? Наверное, старина Толстой, которого так любят Дживс и Джорджиана, пользуясь затишьем в сюжете, рассказывал читателям что-нибудь из истории семьи: как познакомились Ростроповы с Ильяновыми и когда в российских степях был замечен первый медведь. Автор «Тайны дома с фронтоном», если не знает, что сказать, подбрасывает читателям еще один труп. В моем распоряжении мертвецов нет, так что просто скажу: следующие двадцать четыре часа в Беркли-меншенс ничего примечательного не происходило. Происходить все начало только в пятницу, зато тогда уж понеслось так понеслось. Конец лирического отступления. Можете читать дальше.
Переодетый слугой, я сел за руль, и мы вновь покинули шумную столицу, направляясь к мирным холмам. Эта дорога, с указателями на Мичелделвер и Овер-Уоллоп, отчего-то всегда поднимает мне настроение. Первую зелень мая сменила густая листва, и все вокруг было таким, как, наверное, Господь поначалу набросал в своем блокноте. Лопухи буйно кудрявились у дороги, дубы высились величаво как никогда, а придорожные таверны не могли бы выглядеть более манящими, даже если бы очень постарались.
– Слушайте, Дживс, – я помахал рукой куда-то в направлении Стауэрхеда. – Странно, как подумаешь, что все это мы чуть не потеряли. Ну когда…
Я запнулся. Не хотелось скатиться в пафос.
– Во время военных действий, сэр?
– Вот-вот. Неужели все это когда-нибудь… просто исчезнет?
– Невозможно, сэр. Прекрасное пленяет навсегда. К нему не остываешь. Никогда не впасть ему в ничтожество.
– Постойте, Дживс! Что-то знакомое…
– Рад слышать, сэр. Это поэт…
– Не говорите! Сейчас вспомню. Поэт Китс, правильно?
– Именно так, сэр. Первые строки из его ранней поэмы, «Эндимион» [48] .
48
Перевод Б. Пастернака.