Дживс, вы — гений!
Шрифт:
— Вот и я тоже проявляю находчивость. И потому пусть папенька скандалит сколько его душе угодно, я все равно ни за что не выйду за этого несчастного затравленного дуралея. Зачем мне это нужно? Я не желаю ему зла.
Наступило молчание. Потом:
— Дживс, я сейчас разговаривала с леди Чаффнел.
— В самом деле, мисс?
— У нее в семье тоже не все гладко.
— Да, мисс. Вчера вечером между ее светлостью и сэром Родериком Глоссопом, к большому сожалению, произошел разрыв. Но потом, я рад вам это сообщить, ее светлость, судя по всему, одумалась и пришла к заключению, что совершила ошибку, прервав отношения с вышеназванным джентльменом.
— Людям
— Вне всякого сомнения, мисс.
— Только надо, чтобы одумались и те, с кем порвали отношения, иначе какой толк? Дживс, вы сегодня утром видели лорда Чаффнела?
— Видел, мисс.
— Как он?
— Мне показалось, мисс, несколько расстроен.
— Правда?
— Да, мисс.
— Хм. Ладно, Дживс, не буду больше отвлекать вас от ваших обязанностей: по мне, чем глубже вы в них окунетесь, тем лучше.
— Благодарю вас, мисс. Желаю вам доброго утра.
Дверь затворилась, я по-прежнему сидел, не шевелясь и углубленно продумывал сложившееся положение. С одной стороны, не могу не признать, что радость свободы играла и пела в моих жилах, как драгоценное вино, у меня будто крылья выросли. Ведь эта взбалмошная Полина Стоукер заявила решительно и твердо, без всяких там иносказаний и экивоков, сказала ясно и открыто, яснее некуда, что никакими силами папаша не заставит ее нахлобучить свадебную фату и топать со мною под венец. О чем еще, казалось бы, мечтать?
Однако оценила ли она всю меру папашиного упорства? Вот какой вопрос меня волновал. Видела ли она его хоть раз, когда он по-настоящему разбушевался? Знает ли, какой обладает силой на пике формы в разгар спортивного сезона? Словом, сознает ли она, какому могучему противнику объявила войну, понимает ли, что, чем перечить Дж. Уошберну Стоукеру, когда он жаждет крови, лучше уж сразу отправиться в джунгли и помериться силами с первой парочкой тигров, которые вам там встретятся?
Эти мысли несколько омрачали мое ликование. Слишком уж в неравных весовых категориях они выступают: матерый злодей-пират в отставке и воздушная барышня — сколько бы она ни противилась его матримониальным планам на ее счет, все будет впустую.
Так я размышлял в своем укрытии и вдруг услышал звук льющегося в чашку кофе, а через секунду то, что Дрексдейл Йитс назвал бы звяканьем металла, — я потрясенно осознал, что Полина, не в силах дольше противостоять соблазну подноса с завтраком, налила себе дымящегося кофе и принялась за копчушки. Никаких сомнений не оставалось: информация Дживса была верна, аромат копченой лососины осенял меня, как благословение, я с такой силой сжимал кулаки, что суставы от напряжения белели. Она откусывала кусок за куском, и каждый пронзал меня точно нож.
Странное действие оказывает на человека голод. Никто не знает, что мы способны выкинуть, когда он начнет нас терзать. Дайте самому уравновешенному человеку хорошенько проголодаться, и от его уравновешенности не останется и следа. Именно так случилось сейчас со мной. Ведь ясно же, что разумнее всего мне было сидеть тише воды ниже травы в своем укрытии и дожидаться, пока все эти Стоукеры и иже с ними иссякнут, и, конечно, этой тактике я стал бы следовать в более спокойном состоянии духа. Но аромат копченой лососины и сознание, что она сейчас тает, как снег на горных вершинах, а скоро и тостов ни одного не останется, оказались сильнее меня. Я взвился над столом, точно пескарь на леске.
— Привет! — сказал я, и, признаюсь, прозвучало это приветствие довольно жалобно.
Ну почему жизненный опыт ничему нас не
И она точно так же испугалась, как все. Нет, не как все, гораздо сильнее. Полина Стоукер в этот миг как раз жевала кусок копченого лосося, и только это обстоятельство помешало в данном конкретном случае немедленному проявлению ее чувств, поэтому секунду-полторы я видел лишь два выпученных от ужаса глаза. Потом копченое препятствие исчезло, и меня оглушил истошный, леденящий душу визг, ничего подобного мне в жизни не доводилось слышать.
В тот же самый миг дверь отворилась, и на пороге появился пятый барон Чаффнел. Он молнией сверкнул к ней и заключил в объятия, она такой же молнией сверкнула к нему и заключилась в его объятия.
Даже если бы они месяцами репетировали эту сцену, она не получилась бы такой убедительной.
ГЛАВА 19. Готовимся укрощать родителя
Я всегда считал, что оценить человека по достоинству и понять, обладает он истинно рыцарской деликатностью или нет, можно лишь в обстоятельствах, подобных нынешним. Это лакмусовая бумажка. Придите ко мне и скажите: «Вустер, вы хорошо меня знаете, прошу вас ответить на один вопрос. Будьте судьей в споре: можно назвать меня, как говорится, рыцарем без страха и упрека или нет?», и я отвечу: «Дорогой Бейтс, или дорогой Катбертсон, или как там вас зовут, мне будет легче ответить на ваш вопрос, если вы признаетесь мне, как бы вы поступили, окажись вы в комнате, где два любящих сердца соединились после горестной размолвки на основе дружбы и взаимного уважения. Вы бы нырнули под письменный стол? Или остались стоять столбом и пялились на них вытаращенными глазами?»
Мои принципы незыблемы. Когда происходит примирение влюбленных, я не буду на них глазеть, я исчезну, насколько позволяют обстоятельства, и оставлю их наедине.
И хоть я не видел парочку из своего укрытия под стулом, зато слышал их воркованье превосходно, и поверьте, мне было ужасно противно. Я знаю Чаффи в общем-то с детства, и за все эти годы наблюдал его в самых разнообразных обстоятельствах и в разном настроении, и никогда, никогда бы я не поверил, что он способен на такое тошнотворное сюсюканье, которым он сейчас буквально захлебывался. Если я признаюсь вам, что «Не плачь, моя крошка, не плачь!» — это единственная фраза, которую я оказался в состоянии процитировать, вы получите хотя бы отдаленное представление о муках, которым я подвергся. Да еще на пустой желудок, а это уж та самая соломинка, согласитесь.
Полина, впрочем, принимала в диалоге не слишком активное участие. До сих пор я считал, что по части проявления чувств при моем появлении судомойка побила рекорд, о котором всем прочим нечего и мечтать. Однако Полина затмила судомойку. Она булькала в объятьях Чаффи, как радиатор, из которого сливают воду, и никак не могла прийти в себя. Совсем девица одурела.
Причина как будто заключалась в том, что в ту минуту, когда я себя обнаружил, точно дух во время спиритического сеанса, она находилась в состоянии тяжелейшего душенного потрясения и моя физиономия вроде как вбила гвоздь в крышку гроба. Словом, она так долго не могла выйти из роли хлюпающего радиатора, что Чаффи в конце концов догадался приостановить поток нежностей и решил докопаться до первопричины.