«Джоконда» Мценского уезда
Шрифт:
Один зал назывался «Бенеттон», а второй — «Труссарди». Полные благоговейного трепета, мы приблизились к товарной стойке. Вот он, снобизм в чистом виде! На плечиках висели какие-то мятые маечки, линялые джемпера с вытянутыми рукавами и бесформенные пиджаки. Одно хорошо — все вполне экологично: лен, хлопок, в крайнем случае вискоза. Никакой синтетики. И цвет подходящий: бежевый, серый, нежно-розовый. Все скромненько. Ох и любят себя европейцы! Потеть в химии и трещать электричеством не хотят. Зато цифры на ценниках обескураживали. Казалось, в них
Зойка, напротив, впала в транс и шарила влюбленными глазами по стойке с товаром:
— Сима, ты посмотри! Вот что значит фирма. Шик, стиль — обалдеть!
— Это же просто секонд-хенд какой-то. Только почище.
— С ума сошла! Настоящий прет-а-порте.
— Зоя, я в воскресенье на развалах не хуже «прет-а-порте» найду. Постираешь хорошенько — будет «от кутюр».
— О чем с тобой разговаривать! — подруга возмутилась до глубины души. — Как была провинциалкой, так ею и помрешь.
Что поделать? Не дано. Неожиданно вспомнилась сказка о голом короле. Я и есть тот малыш, который кричит, что король голый. И выхожу при этом полной дурой, с которой и водиться-то неприлично.
Мы еще полюбовались на товары в отделе подарков — зайчики, по виду стеклянные, стоимостью 15 тысяч рэ, ремни по 10 тысяч (я бы по своей глупости больше сотни не дала), — пробежались по залу элитной парфюмерии и под презрительные взгляды персонала выкатились на улицу. И как такие магазины выживают? Где он, покупательский ажиотаж? Никто не расхватывает стильные бумазейные кофточки по четыре «штуки» каждая. А может, придут два-три денежных покупателя и сразу обеспечивают дневную выручку? Ну и благородная просветительская работа. Такие флагманы капитализма словно миссионеры в людоедском племени. Кто-то же должен прививать вкус к богатству и красивой жизни. Кто-то же должен нас, темных, приобщать к высокой моде. Вот и стараются, бедняжки. Еще небось и в ущерб себе. Но Зойке я свои соображения выкладывать не стала. Она в эйфории, не буду своим злопыхательством портить праздник.
Вечером позвонила Рая. Вася наконец-то пришел в себя и даже успел немного пообщаться с женой. Из милиции к плотнику пока не приходили. Судя по всему, пьяная драка их не очень заботила. Тем лучше. Может быть, я успею с ним поговорить, пока плотник не окреп окончательно и не утвердился в какой-нибудь правдоподобной версии.
Рассудив, что человеку, еще вчера бывшему без сознания, вряд ли сразу потребуется много еды, я купила пакет яблочного сока, плитку шоколада «Российский» и направилась в больницу.
На третьем этаже в отделении травматологии спокойно можно было снимать душераздирающие сцены триллера без декораций и грима. По унылому коридору вдоль стен с облупившейся краской передвигались люди, забинтованные в самых разных местах. Некоторые лица вызывали содрогание и острую жалость. Приходилось только догадываться, какие житейские бури оставили следы подобных разрушений. За столом под лампой с голубым
— Можно пройти в третью палату к Василию Павленко?
Медсестра еще плотнее сдвинула брови и заглянула в листочки перед собой.
— Павленко из третьей палаты перевели в бокс. К нему нельзя.
— Девушка, как же так! Мне позвонили, сказали, что брату уже лучше. Что его можно навещать. Я отпросилась на денек и приехала из района. А теперь получается — зря. — (Господи, прости мне мое вранье!) — Что же теперь, назад ехать, брата не повидав?
Медсестра, видя мою расстроенную физиономию, немного смягчилась:
— Было лучше, а вчера стало хуже. Что я могу поделать!
— А можно мне к нему только на секундочку заглянуть? Только гляну — и все. Очень прошу. — Шоколадка мягко легла на стол и незаметно придвинулась прямо к руке девушки. Небольшое замешательство — и я почти бегом бросаюсь к двери с надписью «Бокс».
В крошечной комнате на белой медицинской кровати лежало существо, так же обмотанное бинтами, как и его коридорные товарищи по несчастью. Но лицо существа, хоть опухшее и в кровоподтеках, все-таки было узнаваемо. Похоже, Василий находился в сознании. Он внимательно смотрел на меня и молчал.
— Васенька, здравствуй! Ну как ты? — Я осторожно поставила сок на край тумбочки.
Вдруг физиономия больного исказилась, в глазах мелькнул безумный страх, и он начал быстро бормотать:
— Ты зачем опять пришла? За мной пришла. Прости, я не хотел… Я отдам, верну. Забери его, забери… Только не убивай!
Вася скривил губы в плаксивой гримасе и замахал руками, словно отгоняя привидение. Было ясно, что он сильно не в себе. Проще говоря, совсем крыша поехала. О чем он бормотал? Кто ему мерещится?
Продолжать разговор было бесполезно и безнравственно. Плотник тихонько подвывал, натянув одеяло на голову. Я выскользнула в коридор. Ј чего же так резко ухудшилось состояние Васи? От травмы или от чего другого? Может, бывшие соседи по палате прояснят ситуацию? Воровато оглянувшись на медсестру, я двинулась к палате № 3.
Эта комната была гораздо просторней бокса, так как в ней уместилось целых четыре кровати и четыре тумбочки. Одна кровать была аккуратно застелена, подушка в наволочке со штампом стояла углом. На трех других в живописных позах расположились больные мужского пола. Я робко остановилась у порога.
— Здравствуйте, я сестра Васи Павленко. Он ведь с вами лежал. — Роль стеснительной сельской жительницы, кажется, мне удавалась.
— С нами. — Парень с загипсованной ногой с любопытством уставился на меня. От больничной скуки он был не прочь пофлиртовать.
— А почему ему стало так плохо, вы не знаете?
— Сами удивляемся, — оживился загипсованный. Разговор со свежим человеком его заметно приободрил.
— Вроде все было нормально. Пришел в себя, кушать начал потихоньку. А тут вчера вечером пришла к нему посетительница.