Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 10
Шрифт:
Уилфрид равнодушно отложил вырезку. Следя за выражением его лица, Компсон Грайс негромко спросил:
— Хорошо, правда? Конечно, их подкупает неподдельная страсть, которую вы в нее вложили…
Уилфрид как-то странно передернулся.
— У вас есть нож для сигары?
Компсон Грайс пододвинул ему нож вместе со второй вырезкой.
— Вам стоит прочесть и эту, из «Момента». Рецензия была озаглавлена: «Вызов: Большевизм и Империя».
Уилфрид взял вырезку,
— Джеффри Колтем? — спросил он. — Кто он такой?
Статья начиналась с довольно точного изложения биографии поэта:
Любая догма — в пропасть шаг!
Будь проклят суеверий мрак,
Разросшийся в мозгу сорняк!
От бреда средство есть одно —
Неверья терпкое вино.
Пей! — отрезвляет мысль оно! —
критик продолжал с нарочитой жестокостью:
«Неуклюжую маскировку, к которой прибегает автор, пытаясь скрыть свою разъедающую душу горечь, только и можно объяснить уязвленной, раздутой гордыней человека, предавшего и свое «я» и свою родину. Мы, конечно, не беремся судить, хотел ли мистер Дезерт раскрыть в своей поэме те чувства и переживания, которые испытал он лично, когда принимал ислам, — кстати сказать, если полагаться на бесталанные, озлобленные строки, процитированные выше, он недостоин и этой веры, — но нам хотелось бы, чтобы он перестал прятаться и признался во всем открыто. Так как среди нас живет поэт, который благодаря несомненной силе своего таланта пытается поразить нас в самое сердце, — ранить наши религиозные представления и унизить наш престиж, — мы имеем право знать, стал ли он, так же как и его герой, — ренегатом».
— Ну, это уж, по-моему, прямая клевета, — спокойно заметил Компсон Грайс.
Уилфрид только взглянул на него. Издатель признавался потом: «Никогда раньше не замечал, что у Дезерта такие глаза!»
— Но я и в самом деле ренегат. Я отрекся от своей веры под дулом пистолета. Разрешаю вам сказать это всем.
С трудом удерживаясь, чтобы не воскликнуть «слава богу!», Компсон Грайс протянул ему руку. Но Уилфрид откинулся на спинку стула, и лицо его скрылось в дыму сигары. Издатель наклонился к нему, сползая на самый краешек стула.
— Неужели вы хотите, чтобы я написал в «Текущий момент» о том, что в «Леопарде» вы рассказываете о своих собственных переживаниях?
— Да.
— Дорогой мой, но ведь это же замечательно! Такой поступок, если хотите, требует настоящего мужества!
Улыбка на лице Уилфрида заставила Компсона Грайса отодвинуться, проглотив вертевшиеся у него на кончике языка слова: «Вы себе даже не представляете, как это повлияет на тираж!»; он только пробормотал:
— Положение ваше станет несравненно прочнее! Но мне жаль, что мы не можем задать этому типу перца!
— Черт с ним!
— Конечно, конечно, — поспешил согласиться Компсон Грайс. Ему совсем не хотелось впутываться в это дело и ставить всех своих авторов под удар влиятельной газеты.
Уилфрид встал.
— Весьма благодарен. Ну, я пошел.
Компсон Грайс смотрел, как Дезерт выходит из зала
«Бедняга! — думал он. — Но зато какой куш!» Вернувшись к себе в издательство, Компсон Грайс долго отыскивал в статье Колтема строчку, которую можно было бы использовать для рекламы. Наконец он ее нашел: «Текущий момент»: «Ни одна поэма за последние годы не обладала такой внутренней силой…» (Конец фразы он отрезал, потому что дальше шло: «способной опрокинуть все, что нам дорого».) Потом он сочинил письмо редактору. В нем было сказано, что пишет он по просьбе мистера Дезерта, который охотно признает автобиографический характер своей поэмы «Леопард». Что же касается до него лично, продолжал Компсон Грайс, то он считает такое откровенное признание со стороны мистера Дезерта актом поразительного мужества, какое не часто встречается в наши дни. Он гордится тем, что на его долю выпала честь быть издателем такой поэмы, где психологическая глубина, мастерство и человечность достигают невиданного в современной поэзии уровня.
Он подписал письмо: «Ваш покорный слуга Компсон Грайс». Потом он увеличил тираж второго издания, распорядился, чтобы немедленно подготовили надпись: «Первое издание распродано, второй массовый тираж», — и отправился в клуб играть в бридж.
Клуб назывался «Полиглот», и в холле он встретился с Майклом. Волосы его бывшего коллеги по издательскому делу были встрепаны, уши торчали. Майкл сразу же заговорил с ним:
— Грайс, как вы намерены поступить с этой скотиной Колтемом?
Компсон Грайс ласково улыбнулся:
— Не волнуйтесь! Я показал статью Дезерту, и он попросил меня ее обезвредить, с полной откровенностью признав ее правоту.
— Господи Иисусе!
— Как? Разве вы не знали, что это правда?
— Знал, но…
У Компсона Грайса отлегло от сердца: его все-таки мучило сомнение, говорит ли Уилфрид правду. Кто решится напечатать поэму, в которой рассказана подобная история о себе самом, кто захочет, чтобы о ней узнали? Но теперь он спокоен: Монт открыл Дезерта и был его лучшим другом.
— Вот я и написал в газету все, что полагалось.
— Вас просил об этом Уилфрид?
— Да.
— Печатать такую поэму было чистым безумием…
«Кого боги…» — Тут он заметил, с каким выражением слушает его Компсон Грайс. — Ну да, — сказал Майкл с горечью, — вы-то, небось, радуетесь, что сорвали солидный куш!
— Еще неизвестно, выиграем мы от этого или проиграем, — холодно произнес Компсон Грайс.
— Чушь! Все теперь кинутся ее читать, черт бы их побрал! Вы сегодня видели Уилфрида?
— Он со мной обедал.
— Как он выглядит?
Компсону Грайсу очень хотелось сказать: «Как ангел смерти», — но он не решился.
— Да ничего, спокоен.
— Черта с два, спокоен! Послушайте, Грайс! Если вы не поддержите его в этой истории или бросите на произвол судьбы, я в жизни больше не подам вам руки!
— Дорогой мой, за кого вы меня принимаете? — с видом оскорбленного достоинства спросил Компсон Грайс. И, одернув жилет, проследовал к карточному столу.
Майкл пробурчал: «Жаба!» — и поспешно отправился на Корк-стрит. «А захочет ли он меня видеть?» — раздумывал он на ходу.