Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 2
Шрифт:
— Что ж! — сказал Вэл отрывисто. — Вас это не касается.
— О! — сказал Джолли. — Идёмте-ка сюда, — и он пошёл через холл.
Вэл последовал за ним. У дверей кабинета он почувствовал, как кто-то тронул его за руку; голос Холли сказал:
— Я тоже иду.
— Нет, — сказал Джолли.
— Да, — сказала Холли.
Джолли отворил дверь, и они все трое вошли в комнату. Войдя, они стали треугольником на трех углах потёртого турецкого ковра, держась неестественно прямо, не глядя друг на друга и абсолютно неспособные усмотреть хоть что-либо комичное в этом положении.
Вэл
— Мы с Холли обручились.
Джолли отступив на шаг и прислонился к притолоке стеклянной двери.
— Это наш дом, — сказал он, — и я не собираюсь оскорблять вас здесь Но отца сейчас нет. И сестра оставлена на моё попечение. Вы воспользовались этим.
— Я вовсе не имел этого в виду, — заносчиво сказал Вэл.
— А я думаю, что имели, — сказал Джолли. — Если бы вы этого не имели в виду, вы бы поговорили со мной или подождали бы, пока вернётся мой отец.
— Тут были причины, — сказал Вэл.
— Какие причины?
— Касающиеся моей семьи Я только что рассказал ей, Я хотел, чтобы она знала все прежде, чем это произойдёт.
Джолли вдруг как-то сразу несколько утратил своё великолепное достоинство.
— Вы дети, — сказал он, — и вы это сами знаете.
— Я не ребёнок, — сказал Вэл.
— Вы именно ребёнок — вам ещё нет двадцати.
— Вот как, а вам сколько?
— Мне двадцать, — сказал Джолли.
— Только что исполнилось; во всяком случае, я такой же мужчина, как вы.
Лицо Джолли вспыхнуло, потом омрачилось. В нём, очевидно, происходила какая-то борьба; Вэл и Холли смотрели на него с изумлением — так заметна была эта борьба; они даже слышали, как он тяжело дышит. Потом лицо его прояснилось и приобрело выражение какой-то странной решимости.
— Мы это сейчас увидим, — сказал он. — Я вызываю вас сделать то же, что собираюсь сделать я.
— Вы меня вызываете?
Джолли улыбнулся.
— Да, — сказал он, — и я отлично знаю, что вы этого не сделаете.
Вэла вдруг кольнуло какое-то дурное предчувствие; это была игра вслепую.
— Я не забыл ни того, что вы любитель затевать драки, — медленно сказал Джолли, — и, по-моему, вы только на это и способны, — ни того, что вы назвали меня бурофилом.
Сквозь своё собственное прерывистое, дыхание Вэл услышал какой-то сдавленный вздох, увидел чуть выдвинувшееся вперёд лицо Холли, бледное, с огромными глазами.
— Да, — продолжал Джолли с какой-то странной улыбкой, — мы это сейчас увидим. Я иду добровольцем в имперскую кавалерию и вызываю вас сделать то же самое, мистер Вэл Дарти.
Голова Вэла непроизвольно метнулась назад. Словно его кто-то ударил по лбу — так неожиданно, невероятно, так чудовищно обрушивалось это на его мечты, и он поднял на Холли глаза, которые вдруг стали как-то трогательно растерянными.
— Сядьте! — сказал Джолли. — Не торопитесь. Подумайте хорошенько.
И сам он сел на ручку дедушкиного кресла.
Вэл не двинулся с места. Он стоял, глубоко засунув руки в карманы брюк — дрожащие, стиснутые в кулаки руки. Сознание неотвратимого ужаса предстоявшего ему решения, как бы он ни поступил,
— Не торопитесь, — снова сказал Джолди. — Я не хочу быть несправедливым.
И они оба посмотрели на Холли. Она стояла, прислонившись к книжным полкам, которые доходили до потолка; её тёмная головка прижалась к Гиббоновой «Римской империи», её глаза сострадательно, в мучительном ожидании, были устремлены на Вэла. И его, хоть он и не отличался большой проницательностью, вдруг словно осенило. Она будет гордиться своим братом его врагом! А за него ей будет стыдно! Руки его, точно на пружинах, выскочили из карманов.
— Хорошо, — сказал он. — Идёт.
Лицо Холли — о, это было удивительно! Он видел, как она вспыхнула, шагнула вперёд. Он поступил правильно: её лицо светилось грустным восхищением. Джолли встал и отвесил лёгкий поклон, словно желая сказать: «Вы выдержали испытание».
— Итак, завтра, — сказал он, — мы отправимся вместе.
Опомнившись от этой головокружительной борьбы чувств, завершившейся столь неожиданным решением, Вал злорадно смотрел на Джолли из-под густых ресниц. «Хорошо, — подумал он, — на этот раз твоя взяла. Придётся мне идти в армию, но подожди, я ещё отыграюсь». И он с достоинством сказал:
— Я к вашим услугам.
— Мы встретимся в главном вербовочном пункте, — сказал Джолли, — в двенадцать часов.
И, открыв стеклянную дверь, он вышел на террасу, следуя тому же принципу, который заставил его удалиться, когда он застал их в гостиной.
Смятение в голове Вэла, оставшегося теперь с глазу на глаз с той, которая досталась ему так неожиданно дорого, было совершенно невообразимо. Но желание блеснуть оказалось сильнее всего. Попался в эту проклятую историю, теперь уж нужно выдержать тон до конца.
— Во всяком случае, ездить верхом и стрелять можно будет вволю, сказал он, — это всё-таки утешение.
И он испытал чувство какого-то жестокого удовольствия, услышав её вздох, который, казалось, вырвался из самой глубины её сердца.
— О, война скоро кончится, — сказал он, — может быть, нам даже и не придётся попасть на фронт. Мне, конечно, было бы все равно, если бы не вы.
И он теперь избавится от этой неприятности, от этого проклятого развода. Нет, как говорится, худа без добра. Он почувствовал, как её горячая ручка скользнула в его руку. Джолли думает, что он помешает им любить друг друга? Как бы не так! Он крепко держал её за талию, нежно глядел на неё сквозь ресницы, улыбался, стараясь ободрить её, обещая ей скоро вернуться, чувствуя себя по крайней мере на шесть дюймов выше и таким властелином с ней, каким он никогда не осмеливался себя чувствовать. И он множество раз поцеловал её, прежде чем сел на лошадь и поехал домой, в город. Вот так от маленького толчка стремительно расцветает и растёт инстинкт собственности.