Джон Найтингейл. Страницы из дорожного блокнота
Шрифт:
Никто не вышел меня встречать, единственная улица с утоптанной площадкой в центре пустовала, впрочем, это можно было легко списать на поздний час. Я повернул к ближайшему дому с намерением просить о ночлеге, когда услышал за спиной голос:
— Не живет там никто уж поди лет десять.
Я повернулся и торопливо приподнял шляпу, приветствуя женщину в национальном домотканом платье.
— Я сбился с пути, подскажите, где я? Мне надо в Маргейт-Лоу на ярмарку.
— В Маргейт-Лоу? Далеко же Вы забрались, мистер, — она хрипло рассмеялась, —
У меня не оставалось иного выхода, как принять столь щедрое предложение.
Спасительницу мою звали Эйслин О"Доннел. Вслед за ней я вошел в самый крепкий и богатый дом из всех виденных мною в деревне, и все равно мне пришлось пригнуться в дверях, чтобы не удариться о притолоку. Хозяйка жила с сестрой, тихой скромной девушкой, еле слышно пролепетавшей приветственные слова и тут же скрывшейся в своей комнате.
— Неужели вы с сестрой живете одни? Где ваши родители? — спросил я, наблюдая, как споро Эйслин накрывает на стол.
Вблизи и при свете восковых свечей ее лицо утратило свежесть и юную привлекательность, что поразили меня при первой встрече. Только взгляд ее в свете лучин сиял все так же молодо и живо.
— Не побрезгуйте угощением, господин, — с улыбкой обратилась ко мне женщина, словно бы и не услышав мой вопрос, — Чем богаты, то и на стол ставим.
Я с удовольствием воздал должное густому овощному супу и дымящемуся ароматному рагу из картофеля с мясом.
— В жизни не ел ничего чудеснее! — от души похвалил я хозяйку, заметив, что та не притронулась к своей тарелке, не сводя с меня напряженного взгляда. Судя по всему, гости нечасто забредают в эти края.
— О, Вы еще не отведали нашего традиционного ирландского чая, — Эйслинн поднялась из-за стола, так и не отужинав, и я поспешил предложить свою помощь, однако получил отказ.
Оставшись в одиночестве, я обратил внимание на пустые ведра на лавке в дальнем углу, а во дворе заприметил старинный колодец, сложенный из огромных серых валунов. Это был мой шанс оказаться полезным и как-то отплатить сестрам за гостеприимство. Подхватив ведра, я вышел на улицу.
Огни заполнили деревню. Возле каждого дома горел свой костер, устремляя в звездное осеннее небо тонкие столбы дыма. В народе говорят — к ясной погоде. Повернувшись к деревне спиной, я склонился над колодцем и с удивлением обнаружил, что тот абсолютно сух!
— К соседям ходим, — Эйслин возникла за моим плечом буквально из воздуха, я не слышал ни шагов, ни скрипа задней двери, — Идемте в дом. Холодно.
Как и всякая неудавшаяся инициатива, мой поход за водой оставил после себя неприятное чувство неловкости и смущения. Пару раз мне показалось, что мимо окон кто-то проходил, отбрасывая на слюду, заменявшую стекла, длинные тени, но, испугавшись насмешки, я скрыл свои наблюдения. Эйслин заварила чай в чайнике с забавным вязанным чехлом, который называется "tea cosy". Женщина предложила мне самому выбрать чайную ложечку,
Вкус был странным. Кроме непередаваемой крепости в чае чувствовалось что-то еще, горькие нотки, вяжущее ощущение на кончике языка. А потом лицо обдало жаром, я покраснел и закашлялся.
— Мы трижды вымачиваем чайные листья в виски, — с гордостью пояснила хозяйка, — Пока доска под ними не пропитается насквозь.
Справившись с дыханием, я рискнул допить чай до дна, но осторожными мелкими глотками. И все же кроме алкоголя мне не давала покоя кислинка, едва уловимая, но не очень приятная. Не уверен, что она имеет отношение к ирландскому виски...
Внезапный спазм отбросил меня на спинку стула, скрутив внутренности в один тугой комок. Я захрипел придушенно, цепляясь за столешницу скрюченными пальцами, и бросил на Эйслин полный ужаса взгляд, однако женщина не выглядела напуганной или удивленной. Скорее сторонний наблюдатель, окажись такой поблизости, поразился бы торжеству и неприкрытому ликованию, что читались на ее лице, и я понял вдруг, что был самым подлым образом отравлен. Без причины, просто в силу случайности, приведшей меня в Богом забытое селение.
Однако мне не суждено было погибнуть мучительной смертью на чужбине, вдали от родного дома и семьи. Боль притупилась, ей на смену пришла вялость и апатия. Я повалился на стол и замер так, не в силах пошевелиться. Беспомощность переполняла душу мою гневом и отчаянием. Отравительница низко и хрипло расхохоталась, и от звука ее дьявольского смеха, сердце забилось сильнее.
Мне сложно здраво судить о событиях, развернувшихся следом, ибо яд туманил мой разум, а тело не желало подчиняться.
Меня вынесли на мороз и долго несли на руках, насколько я мог понять, в гору. Видел я лишь небо и клубы пара, срывающиеся с моих губ. Меня окружала толпа, но я скорее чувствовал это, чем слышал, потому как поднимались мы неестественно тихо, будто бы не люди, а тени. Сознание периодически покидало меня, и очнулся я уже привязанным к столбу напротив груды хвороста и веток. Если это был костер, то просто огромный, размером с небольшой домик.
— Благословенный огонь да снизойдет на землю! — воскликнул женский голос, — Да будет так!
— Да будет так! — вторил ей нестройный хор. Жуткая мистерия, увы, не рассеялась подобно пьяному бреду, а напротив, приобретала все более реальные и осмысленные черты. Роль наблюдателя, навязанная мне против воли, была противна всему моему существу, однако я неустанно благодарил небеса за то, что остался жив.
Вне всякого сомнения, я угодил в гнездо язычников-кельтов и присутствовал, пусть и не по собственному желанию, на одном из их диких празднеств. Догадка сия отнюдь не прибавила мне храбрости, ибо каждому известна кровожадность подобных гульбищ. И все же смотреть и запоминать — это все, на что я был способен.