Джон Рид

Гладков Теодор Кириллович

Несмотря на всю необычность обстановки, Джон почувствовал себя гораздо увереннее, чем перед респектабельной аудиторией Гарварда. Он дружелюбно ухмыльнулся и весело сказал:

— Здорово, приятели!

Для начала Джон поделился впечатлениями о своем пока небольшом тюремном опыте, чем сразу завоевал полное доверие и расположение слушателей. Несколько рискованных шуток также были приняты с одобрением.

Потом он перешел к серьезным вещам и заговорил о войне, о борьбе рабочего класса за свою свободу, о стремлении народов к миру и счастью. Его слушали внимательно, не отводя глаз,

не перебив ни одним словом. Через два часа, когда он кончил, его приветствовали овацией. А самые «закоренелые злодеи» в такт рукоплесканиям стучали о цементный пол тяжелыми чугунными ядрами, прикованными к их цепям.

Сразу же после этой необычной лекции Рид уехал на родину навестить мать и брата.

Когда минула радость первых дней встречи с родными, Джон затосковал. Привыкнув к высокому ритму жизни, непрерывной смене впечатлений, неожиданно и быстро меняющимся ситуациям, он почувствовал себя не на месте в тихом, провинциальном Портленде. Когда мать смотрела на него лучащимися от счастья глазами, его сердце переворачивалось в груди от любви.

Противоречивые чувства разрывали Рида. Он отдыхал под материнским кровом душой и телом, мучался от бездейственности, хотел подольше быть с родными и рвался к работе, к гуще дел.

Так иногда бывает между близкими людьми за минуту до отхода поезда. Они тянутся друг к другу, вглядываясь последний раз в дорогие черты, и в то же время с нетерпением ждут, когда же, наконец, тревожный гудок паровоза оборвет эту тягостную от сознания неизбежности ее конца минуту.

5 декабря он написал обо всех этих переживаниях одному из нью-йоркских друзей. Но на другой день к тому же другу полетело вдогонку новое письмо, проникнутое диаметрально противоположным настроением. Оно заканчивалось следующими словами:

«Наконец-то я нашел ee! Это первый человек, которого я полюбил без остатка».

Что же произошло за сутки между написанием этих двух столь непохожих писем?

Ее звали Луиза Брайант-Труллингер. Она была красива, умна, талантлива и получила отличное образование в университетах Невады и Орегона. Некоторое время Луиза работала учительницей в разных городах, потом приехала в Портленд и вышла замуж за доктора Труллингера. Она хорошо рисовала, писала рассказы и грезила о далеких городах с их таинственной, необычайно привлекательной жизнью, мечтала о карьере художницы и журналистки. Она чувствовала, как в ней бродят, не находя выхода, какие-то смутные порывы и стремления, но не видела, куда бы приложить свою энергию. В тихом, старомодном Портленде она ощущала себя птицей, попавшей в силки.

Семья, муж, как она скоро убедилась, не смогли заполнить ее жизнь, погасить внутреннюю неудовлетворенность.

Луиза впервые увидела Рида еще летом 1914 года, когда он приезжал в Портленд после Мексики, и с тех пор не пропускала в печати ни одной его даже самой маленькой корреспонденции. Еще не знакомый, он уже стал ее кумиром. Из-за него она стала читать не только «Метрополитен», но и «Мэссиз» и обнаружила вскоре, что направление этого журнала как нельзя больше соответствует ее собственным взглядам. Она даже послала в «Мэссиз» несколько своих рисунков и заметок и получила из редакции теплый, дружественный ответ.

У

нее были в Портленде общие друзья с Ридом — Карл и Элен Уолтерсы. Когда в декабре 1915 года они устроили скромный обед в честь очередного приезда Джона, Луиза оказалась его соседкой за столом. После обеда Рид проводил ее и зашел, чтобы посмотреть ее работы.

Джон и Луиза влюбились друг в друга с первой встречи.

Любовь с первого взгляда не признает никаких условностей, так как безусловна по самой своей природе. Джон и Луиза стали возлюбленными, как только поняли, что это неизбежно.

Рид вернулся в Нью-Йорк. Через несколько дней она приехала к нему и поселилась в его квартире на Вашингтон-сквер. Их «цыганская любовь» многих шокировала, она вызвала толки и пересуды, даже взрывы высокомерного негодования. Они же были счастливы.

Любовь не оторвала Рида ни от работы, ни от общества. Она не раздвоила его жизни, как это иногда бывает с мужчинами. Наоборот, внесла гармонию, вызвала прилив энергии и творческих сил.

В Нью-Йорке он сразу включился в раздиравшие общество споры о войне, причем в его взглядах произошел определенный сдвиг. Он уже не просто убеждал всех и вся, что «это не наша война», но высказывал соображения, от которых покачивали растерянно головой даже наиболее радикально мыслящие его друзья.

На одном из собраний он обрушился на Теодора Рузвельта, проповедовавшего подготовку к войне, и заявил, что даже если какая-либо война и необходима, то гражданская, чтобы вырвать государственную власть в Соединенных Штатах из рук плутократов и передать ее народу.

К ужасу благонамеренных оппонентов, Рид громогласно заявил, что рабочие должны вооружиться.

— Вооруженная нация под властью класса капиталистов, — сказал он, — опасна. Но совсем другое дело вооруженная нация, когда власть у рабочих.

Потом добавил, засмеявшись:

— Не кажется ли вам, что, если у рабочих будут ружья, их будут слушать с большим вниманием и уважением?

В самом начале 1916 года на первых полосах американских газет снова тревожно замелькало слово «Мексика». Провокационная политика Соединенных Штатов вызвала в Мексике волну антиамериканских выступлений. 10 января разъяренная толпа убила на улицах Мехико нескольких служащих ненавистной народу Американской горнопромышленной компании.

Как по команде, все реакционные газеты в США подняли оглушительный вой, требуя от Вашингтона немедленно начать интервенцию. Маски были сброшены. Волки заговорили по-волчьи.

«Калифорния и Техас тоже были когда-то частью Мексики, — писал Вильям Рандольф Херст. — То, что Соединенные Штаты уже сделали однажды в Калифорнии и Техасе, они должны сделать по отношению ко всей территории, вплоть до южного побережья Панамского канала».

Вал военной истерии достиг своей кульминации в марте, когда отряды Вильи, взбешенного наглостью гринго, совершили отчаянный, бесполезный, в сущности, налет на Колумбус — американский город невдалеке от границы. Американские солдаты раньше не раз нападали на мексиканскую территорию, в пограничных районах США мексиканцев то и дело открыто убивали, и власти никогда не обращали внимания на подобные «мелочи».