Джонни-бедняк и Арника

Лазар Эрвин

— Великий король, — заявили те, — каждый из нас хотел бы взять в жены твою дочь. Но так как жениться на ней может лишь один из нас, мы решили устроить здесь, во дворце, поединок, победитель которого и хотел бы взять в жены Арнику.

Обрадовалась королевская челядь, что сможет посмотреть настоящий рыцарский поединок. Раз! — и рыцари вытащили мечи из ножен.

Но радость челяди и восклицания рыцарей: «Готов! Готов!» — были преждевременны.

— Сейчас же прекратите! Остановитесь! — закричал король Эштёр. — Не сметь устраивать потасовку!

Рыцари

придержали коней, опустили мечи и уставились на короля.

— В чем дело, ваше величество, вы не хотите отдавать Арнику за одного из нас?

— Не мне решать это, — проговорил король. — Арника выйдет замуж за человека, которого полюбит.

— Значит, все будет решать Арника?

— Конечно! Моя дочь выйдет за человека, который придется ей по душе. И который ее полюбит. Вот вы зарубите друг друга насмерть, а моей дочери вовсе не понравится победитель. А уж если ей приглянется побежденный, об этом вообще подумать страшно. Лучше совсем не начинайте поединок.

— Неужели, о великий король, вы хотите сказать, что вашу дочь не интересует, кто окажется победителем в этом поединке?!

— То, что я хотел сказать, я уже сказал, — отрезал король Эштёр. — Моя дочь выйдет замуж за человека, которого она полюбит.

— А вдруг она полюбит бродягу? Или бездомного оборванца? Или нищего?

Тут лицо короля Эштёра пошло красными пятнами. Люди, хорошо знавшие его, поняли, что он сейчас впадет в лютый гнев.

— Тогда она выйдет замуж за бродягу, бездомного оборванца, нищего, — заметно повысив голос, произнес король.

— Это слова, недостойные короля! — высокомерно воскликнули рыцари.

И тут король Эштёр закричал:

— Недостойные короля, но достойные человека! Бросить в темницу этих негодяев! Отрубить им головы!

Тут же Главный счетовод его величества начал громко считать вслух: «Один, два, три…» Король же тем временем вбежал в тронный зал, забился в дальний угол и стал там бушевать, рвать, метать, буйствовать — гнев явно проник к нему в сердце.

Рыцари же стояли посреди двора и в страхе переглядывались:

— Неужели нас теперь казнят?

— Нет, конечно. Только убирайтесь отсюда поскорее! Чтобы духа вашего здесь не было! — проговорил Первый министр его величества.

К этому времени Главный счетовод досчитал уже до трехсот тридцати трех.

Не успели придворные и глазом моргнуть, как рыцарей уже и след простыл. Когда Главный счетовод его величества досчитал до тысячи, к королю в тронный зал заглянули заглядатаи. Но король Эштёр был так разгневан, что запустил в них короной. Только при счете «пять тысяч» король Эштёр окончательно успокоился. Он вышел из тронного зала и сказал:

— Помнится, в гневе я приказал отрубить рыцарям головы. Надеюсь…

— Конечно, ваше величество, — ответил Главный министр, — мы их и пальцем не тронули. Пусть бегут, куда глаза глядят и ноги несут.

— Слава богу! — успокоился король. — Спесивые остолопы! Разве можно за таких типов отдавать мою дочь?! — Тут он посмотрел на Арнику: — Правда, дочка?

Арника улыбнулась:

— Конечно,

папа.

— Это потому, что она полюбит Джонни-бедняка, да?

— Я тоже так думаю.

— А когда же наконец появится сам Джонни-бедняк?

— Сейчас, сейчас. Он уже в соседнем лесу.

Глава вторая,

В КОТОРОЙ ДЖОННИ-БЕДНЯК, САМЫЙ СВОБОДНЫЙ ЧЕЛОВЕК НА БЕЛОМ СВЕТЕ, СРАЖАЕТСЯ СО СТОЛИКОЙ ВЕДЬМОЙ

Джонни-бедняк весело шагал в самой глубине Квадратно-Круглого Леса. Шагал и насвистывал. Свистел он то грустно, то весело. Все зависело от настроения.

«Я самый бедный человек на белом свете», — приходило ему на ум.

И Джонни-бедняк начинал насвистывать грустную мелодию. И правда, ведь, кроме того, что было на нем, перочинного ножа да посоха, у Джонни не было ничегошеньки.

«Но в то же время я самый богатый человек на белом свете», — размышлял дальше Джонни-бедняк.

И тут же заливался соловьем, выводил веселые трели.

И верно, Джонни был самым богатым человеком на белом свете: и лес, и голубой небосклон, и птицы на ветках, и трава вдоль тропинки, по которой он вышагивал, — все принадлежало ему. Тогда он еще веселее выводил коленца, потому что его озаряло: «Я ведь еще и самый свободный человек на белом свете. Иду куда хочу! Где захочу на траве поваляться, там и повалюсь. Никто мне не указчик. Эге-ге, да я ведь самый свободный человек на белом свете!»

Но вскоре настроение у Джонни опять падало. Внезапно ему в голову приходила мысль о том, что он самый большой раб на всем белом свете. Раб своей собственной свободы: нет у него ни друзей, ни любимой, нет даже пяди земли, где бы он мог преклонить колени и сказать самому себе: «Ну вот я и дома!»

Так брел Джонни-бедняк по Квадратно-Круглому Лесу, насвистывал, размышлял и даже не подозревал, что прямиком шагает в нашу сказку и уже ступил во владения Столикой Ведьмы. Знал бы — так бросился бы бежать сломя голову. Мы надеемся, правда, не из-за того, что он попал в нашу сказку, а из-за злой Столикой Ведьмы, хитрее и коварнее которой не найти и за семью морями и за семью лесами.

— А почему ее звали Столикой Ведьмой?

— Потому что она умела являться в ста обличьях: собаки, волка, летучей мыши, осы… Да кого хочешь, если нужно было. Не говоря уж о человеческих обличьях. Их она меняла, как иные люди — перчатки. Захочет — станет прекрасной и молодой, а надо будет, то страшной, безобразной и старой-престарой.

— А плохо быть ведьмой, правда?

— Почему же?

— Приходится всем причинять горе и печаль. А это, наверное, очень плохо. Да?