Джордано Бруно и генезис классической науки
Шрифт:
Ольшки говорит, что Бруно "повинуется магии антитез, во власти которых он находится и как философ, и как поэт" 8. Но нас интересует здесь рациональный и исторический смысл этой "власти антитез", которая кажется, на первый взгляд, совершенно иррациональной и чисто личной.
Антитезы "карнавальной" поэзии обладали таким рациональным и историческим смыслом. Они обладали неявной и именно поэтому чрезвычайно органичной и большой разрушительной силой. Площадная, грубая, карнавальная струя разрушала наполненные ею традиционные религиозные каноны. Антитеза церковной формы и очень земного содержания, антитеза подчеркнутая, резкая, кричащая действовала как разрушительный ультразвук на ткань средневековой литературы. У Бруно
Острие "карнавальной" стихии направлено против канона, острие диалогов Бруно - и против этого канона, и против литературно-гуманистической традиции. Но и в том и в другом случае разрушительная сила антитезы проявляется в более глубоком и общем сдвиге стиля мышления о природе и человеке.
"Карнавальная" стихия разрушала устойчивую официальую противоположность греховной природы человека и civitas dei. Бруно своими антитезами разрушал эту же противоположность: человек познает разумом и интуицией бесконечность. Это освобождает разум от {196} прикованности к догматам откровения. В этом - гуманизм в его более общем смысле. Но Бруно своими антитезами боролся и против гуманистической (в узком смысле) прикованности разума к книжным авторитетам, открывал ему путь к экспериментальным критериям истины.
Для характеристики стиля Бруно существенно важно разобраться в соотношении элементов рационализма в его мировоззрении и высказанной в "Героическом энтузиазме" и в других диалогах апологии интуиции.
При переходе к классической науке логика Аристотеля должна была уступить роль основного аппарата науки иным путям постижения истины. Она уступила эту роль логике, обладавшей бесконечным числом оценок для характеристики движения тела, логике, переходящей в геометрию, логике дифференциального представления о движении. О таком логическом алгоритме Бруно не знал, а его прообразы, существовавшие в древности, в средние века и в XV-XVI вв., он отвергал.
Представление о бесконечно малых расстояниях и длительностях и об их предельных отношениях было основой рационального постижения бесконечности бесконечного числа состояний движения, подчиненных всеобщему закону, Рационального метода для перехода от конечных величин к бесконечно большим расстояниям, к бесконечно большому мировому пространству у него также не было. Чисто качественная, основанная на сопоставлении нетождественных объектов логика Аристотеля не давала выхода в бесконечность. До появления дифференциального представления, до возрождения Архимедовой линии, до конструирования логико-математических методов XVII в. "бунт" против Аристотеля во имя познания бесконечной Вселенной мог принять форму бунта против логического анализа, апологии интуитивного познания, апологии "познающего безумия".
"Безумием" кажется даже неинтуитивная теория, когда она противостоит старым методам познания и вводит понятия, кажущиеся парадоксальными, не укладывающиеся в привычную логико-математическую схему. Напомним, что Бор назвал "безумной" нелинейную концепцию Гейзенберга (впрочем, "недостаточно безумной"). В XVI в., когда еще не была создана новая, неперипатетическая система логически корректных понятий и методов, отказ от перипатетической логики научного познания {197} неизбежно принял форму апологии иррационального "познающего безумия".
Смысл запутанной, противоречивой и странной поэтики Бруно состоял в расшатывании перипатетизма. К. А. Тимирязев упоминал как-то о наборе средств, расшатывающих наследственную природу организмов и применяемых для получения большого числа вариаций и последующего искусственного отбора.
Это называлось
Аналогичная задача стоит перед наукой при переходе к принципиально новым путям познания. В частности, в этом был объективный смысл поэтики Бруно. Идея Бруно - интуитивное познание, "познающее безумие". Особенности формы диалогов, эти странные и рационально необъяснимые диссонансы и антитезы, должны раскачать (affoler) "наследственность" науки, преемственность и однотипность ее методов, дать толчок к возникновению методологического беспорядка вариаций - материала для последующего рационального отбора.
Наряду с нагромождением метафор и резкими антитезами для стиля Бруно характерна афористичность 9. Ольшки весьма критически оценивает афоризмы Бруно:
"Бруно часто укрывается за ними, используя их как паузы в беспорядочном течении своих мыслей. Как и у всех других авторов афоризмов, изречение вытекает и у него из отрицательного отношения к методическому мышлению и к структурной законченности своих сочинений" 10.
С точки зрения концепции, которая проводится в этой книге, оценка афористичности Бруно будет иной. Все дело в том, что "паузы в беспорядочном течении мысли" и сама беспорядочность мысли Бруно - относительные понятия. По отношению к какому порядку мысль Бруно беспорядочна? Какого порядка нет в этих мыслях?
В них нет статического порядка конечной Вселенной, в них нет устоявшегося жанрового и стилевого порядка, связанного с длительным развитием и литературной шлифовкой перипатетических концепций. Афористичность изложения соответствует дискретности научного мышления. Мышление Бруно дискретно в том смысле, что между отдельными формулами нет непрерывной {198} логической ткани, непрерывной цепи силлогизмов. У Аристотеля была такая цепь, и именно она объединяла его систему. Аристотель переходит, например, от центра мира к одной из сфер, не рассматривая непрерывного движения физического объекта, движущегося от сферы к центру. Но цепь логических звеньев нигде не прерывается, она непрерывна. У физиков XVII-XVIII вв. непрерывна уже не только логическая цепь, но и математическая. Последовательность математических выводов нигде не прерывается.
А у Бруно? У него не было ни непрерывной цепи перипатетических умозаключений, ни непрерывной цепи математических выводов. Он переходил от одного тезиса к другому скачком, через логический вакуум, интуитивной догадкой. Поэтому если искать у Бруно непрерывную логическую ткань, непрерывные цепи силлогизмов, то отдельные тезисы оказываются разобщенными афоризмами.
Изложенный взгляд на литературный стиль Бруно позволяет найти некоторые до сих пор не выявленные истоки его творчества в литературе XVI в. Ограничимся некоторыми примерами. Они относятся к народной традиции Чинквеченто, были в свое время с большой глубиной и историческим чутьем разобраны Ольшки, но последний не видел их связи с творчеством Бруно.
В существовании в XVI в. народной традиции, неявным образом подготавливавшей рационализм и механическую картину мира XVII в., можно убедиться, знакомясь с высказываниями Бенедетто Варки. Ольшки рассматривал эти высказывания как иллюстрацию борьбы против латыни и проникновения народного языка в научную литературу. Но они интересны и в других отношениях.
В середине XVI в. Бенедетто Варки был, вероятно, самым активным сторонником и участником популяризации науки, которая оказалась столь важным направлением идейной эволюции того времени. В 1543 г. он начал читать во Флорентийской академии лекции о Данте. Он комментировал части "Божественной комедии", где излагались физиологические, психологические и затем астрономические концепции. Отметим, что в одной из лекций об астрономических идеях "Божественной комедии" Варки заявляет, что в будущем астрономия пойдет дальше того, что знают или знали самые высокие {199} авторитеты. В XVI в. такое заявление не было тривиальным.