Джорджия и магнат
Шрифт:
— Надо же! — Джорджия в изумлении откинулась на спинку стула. — Я даже не подозревала, что этот отель принадлежит Робартсам.
— Ты же помнишь, что девичья фамилия его матери — Линкольн?
— Теперь я знаю. Я уже несколько лет не была в Перте. Но кто-то мне говорил, что новый отель просто потрясающий. Странно, что Линк никогда не упоминал о нем.
— Не думаю, что он любит хвалиться. В то же время он держится очень самоуверенно. Не сомневается в своих талантах, я бы так сказал.
— Но что он делает здесь?
— Правда? Может быть, это был вопрос к профессионалу? А что ты ему ответила?
— Сказала даже больше, чем хотела. Вот такое действие он на меня оказывает. У него и самого есть кое-какие идеи.
— Не сомневаюсь. Интересно было бы послушать, какие.
Джорджия подумала, а потом выпалила:
— Линк видит «Сансет» курортом только для взрослых. Один центральный административный корпус и несколько вилл на побережье. И всего отдыхающих должно быть не больше пятидесяти человек одновременно.
— Мы с Ди тоже не гнались за прибылью и не хотели наносить вред окружающей природе, но туристов становится все больше и больше.
Джорджия кивнула.
— Я понимаю, чем он озабочен. Остров действительно маленький. И этот прекрасный риф надо защитить — воспрепятствовать его разрушению. Совершенно новый подход.
— Верно, но у меня нет такого состояния, как у Робартсов. К тому же я уже не молод. И я потерял Ди.
— Но ты ведь еще не думаешь о продаже отеля, дядя Роберт? — спросила Джорджия.
Роберт Мобрей покачал головой.
— В этом отеле вся моя жизнь.
— А Линк напрямую не предлагал тебе продать?..
— Джорджи, я бы обязательно сказал тебе.
— Ох, прости. Конечно, сказал бы. Но интуиция подсказывает мне, что Линк хотел бы купить этот отель.
— Цена будет соответствующая, — дядя, казалось, думал вслух, — это значит — высокая! Может быть, в последнее время отель пообветшал, но сады — живая память о Ди. Даже посреди великолепия здешней природы они восхищают глаз. И потом: наш риф. Это самый большой козырь.
— Я уверена, что Линк все прекрасно понимает. — Джорджия с тревогой вглядывалась в осунувшееся лицо дяди.
— Но я пока не собираюсь продавать, Джорджи. Вот в чем дело. Мы решили перестраивать наш отель. — Слезы навернулись у него на глаза. — Кроме того, здесь Ди. Она на острове. Я чувствую ее присутствие. Иногда рано утром я даже вижу, как она ходит по саду. — Мобрей заморгал, потом заговорил более деловым тоном: — Я считаю, мы сможем сократить число отдыхающих. «Сансет» всегда был ориентирован на семейный отдых, но для семей есть острова и побольше. Надо серьезно подумать над этим. У меня еще полно своих проблем.
— От твоего решения зависит проект перестройки отеля, — мягко
— Я знаю. Но на весь сезон места уже зарезервированы. Потом мы сможем закрыться на несколько месяцев.
— Да, нам придется его закрыть, — согласилась Джорджия, — но это окупится.
— Конечно, дорогая. — С печальным видом Роберт Мобрей снял очки и начал их протирать. — Какое ты для меня утешение, Джорджи, девочка. Ди любила тебя как родную дочь. Ей нравился твой задор.
— И я любила ее, дядя Роберт. — Джорджия встала, обняла его и поцеловала в щеку. — Мы будем чтить ее память.
Джорджия уже заканчивала приводить себя в порядок, когда в дверь неожиданно постучали. На мгновение она растерялась. Линк пригласил ее поужинать, но это не мог быть он. Они договорились встретиться в холле. Это не мог быть и дядя, а у обслуги она ничего не заказывала. Она подошла к двери и посмотрела в глазок.
Никого. Или кто-то очень маленький. Может быть, ее новый приятель?
Джорджия открыла дверь. Так и есть.
— Леон, в чем дело? — Она наклонилась к мальчику и заметила, как горят у него щеки и блестят глаза.
— Там папа. Я не могу его разбудить.
У Джорджии екнуло сердце.
— Он что, спит?
— Наверное. Он храпит.
— Слава Богу! — Она вздохнула с облегчением. — А что это у тебя в руке?
— Папина гантель. Он тренирует руки.
— А, вот чем ты стучал в дверь.
— Прости. — Малыш выглядел смущенным.
— Ничего страшного. — Джорджия посмотрела, не пострадала ли дверь. Немного краски с нее все-таки слетело. Джорджия закрыла дверь и взяла мальчика за руку. — Пойдем проверим, все ли в порядке с твоим папой.
— Почему он так крепко спит? — У Леона дрожал подбородок.
— Думаю, потому, что он работал всю ночь напролет.
— Да, над своей симфонической поэмой, — подтвердил Леон.
— А ты ел что-нибудь?
— Ничего, — покачал головой Леон.
— Бедный! — пожалела его Джорджия. — В следующий раз звони в бюро обслуживания.
— А можно? Вот было бы здорово, Джорджи! — Воображение Леона тут же нарисовало ему гамбургеры и чипсы.
Адам Кэзуэлл открыл дверь только после их третьей попытки достучаться к нему. Живой и невредимый. Немного не от мира сего человек — иными словами, композитор.
— Боже милостивый! Опять нас выручает мисс Беннетт. Какая вы добрая. И какое у вас терпение. У меня так разболелась голова, что я был вынужден принять сразу две таблетки. Боюсь, после них я и вырубился.
— Леон очень испугался за вас, Адам. — Джорджия крепко держала дрожавшую руку мальчика.
— Я никак не мог разбудить тебя, папа.
Адам Кэзуэлл глубоко вздохнул.
— Я никудышный отец.
— Дедушка говорит, что папа скоро сорвется, — сказал Леон Джорджии, склонив голову.