Джош
Шрифт:
– Может, искусственное дыхание тебе сделать, друг?
– Точно. Вон он какой бледный.
– Переверните вниз лицом. Откачай его, Джо, ты лучше всех умеешь.
Джош слабо машет рукой, лучше он сам очухается.
– Нет-нет, не надо воскрешать меня. Я этого не выдержу.
Его бережно кладут на берегу, ноги вытянули, голову книзу.
– Ты точно не хочешь, чтобы тебя откачали?
– Нет, пожалуйста, - не откачивайте меня.
– А может, все-таки откачать, ты, Джо, как думаешь?
– Пусть так полежит немного. Потом посмотрим.
– А чего смотреть? Истинный утопленник.
– Ух ты, а тощий-то.
–
– Ясно, вон все ребра наружу. Плохо питаются, наверно. Живут в тяжелых материальных условиях. Бедные, растут в городе по подворотням. Поддержи-ка ему голову, Дейви, а то тут лужа.
– Надо же, как плохо получилось, брат. Мы ведь не знали, что ты такой хилый и слабосильный. Нам никто не говорил.
– Принеси его трусы, Осей. Бедняга, лежит нагишом. Разве это прилично? Да еще такой тощий.
Джошу кажется, что прилично сейчас - только умереть на месте.
– Эй вы, ребята из Райен-Крика, вы что, спятили? Да вы посмотрите на него! Сказали, будто он тут всем дал жизни. А такой, бедняжка, и биту в руках не удержал бы. Попади в него мячом, так его, пожалуй, насмерть убьешь.
– Надо их самих макнуть. Пусть-ка хлебнут, что другим прописали.
– Ага, проучим их, Кроксли! Вот, оказывается, почему матч не состоялся!
– Испугались, что проиграют. Что всыплют им горячих. И на этого беднягу все свалили.
– В реку их! Хватай их, Кроксли!
Крики. Сумятица. Джош предоставлен самому себе и может, если пожелает, преспокойно погибнуть под ногами дерущихся. Он пробует отползти в сторону от беснующихся любителей крикета. В воздухе мелькают кулаки. Ребят оказалось несусветное множество, или это у него в глазах двоится? Сыплются под откос с Главной улицы, соскакивают с велосипедов и самокатов, колеса крутятся, сверкают на солнце спицы, ребята бегут низом вдоль железнодорожной насыпи, воинственно вопя, как дикие индейцы, на переезде визжат автомобильные тормоза, много взрослых, и девчонки, и женский крик. Джош распростерт ничком у всех на виду кверху задом, и душа его жаждет уединения. А вокруг, на берегу и в воде, кипит бой, одни виснут на бревенчатых опорах моста, другие стягивают их в реку. Человек в судейской форме сшибает дерущихся головами и громко требует порядка. С другой стороны появляется учитель Коттон, могучий, как Самсон, расшвыривает мальчишек и останавливается прямо над Джошем, одна нога с правого бока, другая с левого, он прикрыл его своим черным плащом и кричит до хрипу: "Прекратите! Прекратите!! Прекратите!!!" Только все попусту, и он в конце концов умолкает, произнеся напоследок несколько слов, очень похожих на ругательства. Джош их между делом запоминает, чтобы после выяснить. Чья-то рука касается его плеча, Джош поворачивает голову-это тетя Клара стоит около него на коленях. Гладит его руку, от плеча вниз, доходит до пальцев и подносит к губам, целует.
Это очень даже трогательно с вашей стороны, тетя Клара, учитывая все происходящее. Только знаете ли вы, что именно здесь происходит? Здесь все дерутся, защищая меня.
Учитель Коттон поднял его с земли и несет на руках, а тетя Клара поправляет сверху плащ, чтобы не было неловкости, и Джош сразу весь раскис, обмяк, больше ему не надо вести борьбу за существование, его несут, ему ничего не угрожает, как хорошо...
Его запихивают на заднее сиденье учительского микролитражного "остина", голова у него мотается, следом втискивается тетя Клара, поддерживает его,
– К доктору Робертсону, если молено, мистер Коттон, прямо к доктору Робертсону.
"Остин" въезжает вверх по склону, сзади, растянувшись вереницей, бегут истерзанные, перепачканные мальчишки, они не очень-то довольны собой, так говорит Джошу тетя Клара.
37
– Джош... ты не хочешь приподняться и сесть?
Интересно, который час. Похоже, что уже завтра.
Джош лежит на спине и жмурит глаза на искрящуюся люстру, хрустальные огоньки дрожат, переливаются синими, красными, желтыми звонкими вспышками, шторы на окне отдернуты, и за окном сероватая голубизна. Неплохая вообще-то комната. Интересно, когда привыкаешь, то вся эта пестрота обретает стройность, которую ты никогда не забудешь. Спальня твоего прадеда. Сохраняемая в точности такой, как была при нем, так и стоит нетронутая уже четверть века, не считая, конечно, этой вонючей лаванды. Здесь властвует по-прежнему прадедушка Плаумен.
– Тетя Клара, а который час?
– Начало девятого, мой милый.
– А день какой?
– День тот же.
– День моей смерти, тетя Клара. Почти что. Я чуть не утонул.
– Это было большое переживание для всех. К счастью, целительное.
– Тетя Клара, а вы когда-нибудь тонули?
– Нет, мой милый.
– - А я тонул. Правда-правда, тетя Клара...
Слезы. Удержать их невозможно. Слезы сотрясают его и слепят.
Тетя Клара гладит его по голове и приговаривает чуть слышно:
– Тебя теперь тут уважают, Джош. Все уважают. Правда, она всегда выявится, знаешь ли. Ты дал нашему поселку как раз то, что было так нужно: катарсис.
– Тетя Клара улыбается.
– Помни, ты Плаумен, и он тебя видит.
То есть это прадедушка видит, при всех своих регалиях.
Джош сидит на кровати, шмыгая носом. Тетя Клара обтирает ему лицо своим передником, задерживает уголок под носом, чтобы высморкать. Потом подтыкает за спину подушки. И ставит ему на колени поднос.
– Кажется, что-то очень вкусное, тетя Клара. И пахнет замечательно.
– Ты, должно быть, очень голоден, бедняжка.
– Только мне надо вымыть руки перед едой.
– Ну, эта аккуратность уже лишняя. Тебя ведь у доктора искупали. Разве ты не помнишь? С ног до головы. У него горячая вода проведена в доме, очень удобно в экстренных случаях.
– А что, я ранен как-нибудь ужасно?
– Завтра будешь бегать как ни в чем не бывало, даст бог. Очень крепкий организм, так сказал доктор. Даже трудно поверить.
– Тетя Клара, а что такое - катарсис?
– Очищение, мой милый, вроде как прочищают желудок.
– Ой, тетя Клара, как противно, а при чем же тут я?
– У этого понятия есть и другой оттенок, но я предпочитаю простейший. А теперь ешь. Чтобы не пришлось такой хороший обед выбрасывать курам... Знаешь, Джош, Гарри так озабочен. Пытается разыскать и собрать все листки из твоей тетради со стихами. Ты не беспокойся, он никому не расскажет о том, что прочтет. Он очень раскаивается и считает себя виноватым в вандализме он так это называет. Хотя на самом деле вина не на нем. Превосходный мальчик Гарри и очень способный, такими способностями нельзя бросаться, как ты и сам, я думаю, понимаешь. Твоя ссора с ним была столкновением принципов. Гарри считал себя правым, он стал жертвой обмана, а сам он неправды не говорил. Надо ли продолжать?