Джойленд

Кинг Стивен

— Может, даже опасность.

— А темноволосой красавицы вы в моем будущем не видите?

Темноволосой красавицей была Венди.

— Нет, — ответила Роззи, а следующие ее слова меня просто огорошили:

— Она в твоем прошлом.

— Л-ладно.

Я обошел Роззи и направился к «Лайскому наслаждению». При этом старался до нее не дотрагиваться. Она, конечно, шарлатанка, но все равно касаться ее в ту минуту мне очень не хотелось.

— В твоем будущем есть маленькие девочка и мальчик. У мальчика собака.

— Пес-Симпатяга — зуб даю. По кличке

Гови.

Та и бровью не повела.

— У девочки на голове красная кепка, а в руках — кукла. У одного из детей дар видения. У кого — мне неведомо.

На эту часть ее болтовни я почти не обратил внимания. Я все еще был под впечатлением предыдущей фразы, произнесенной с ровным бруклинским акцентом: она в твоем прошлом.

Как я узнал позже, мадам Фортуна во многом ошибалась, но кое в чем была права. В день моего собеседования она была в ударе.

На работу меня взяли. Мистеру Дину особенно понравилось мое удостоверение спасателя от Красного креста, которое я получил в YMCA тем летом, когда мне исполнилось шестнадцать. Я называл его «Лето Большой скуки».

В последующие годы я понял, что скука — не такая уж плохая вещь.

Я сказал мистеру Дину, когда у меня заканчивается сессия, и пообещал, что два дня спустя прибуду в Джойленд на распределение по бригадам и обучение. Мы пожали друг другу руки, и он поздравил меня с вступлением в команду. На секунду я подумал, что сейчас он предложит мне вместе с ним издать Лай Пса-Симпатяги или что-нибудь в этом роде, но он только пожелал мне всего доброго и вышел из офиса вместе со мной — маленький человечек с острым взглядом и упругой походкой.

Стоя на бетонном крылечке отдела кадров, слушая шум прибоя и вдыхая соленый морской воздух, я снова ощутил предвкушение лета и пожелал, чтобы весна поскорее закончилась.

— Вы теперь работаете в индустрии развлечений, юный мистер Джонс, — сказал мой новый босс. — Не в ярмарочном бизнесе: теперь дела ведутся иначе; но не так уж далеко мы от него ушли. Ты знаешь, что значит работать в индустрии развлечений?

— Нет, сэр, не вполне.

Глаза его были серьезны, но на губах витала тень усмешки.

— Это значит, что лохи должны уходить от нас с улыбкой на лице. Кстати, если я услышу, что ты называешь посетителей лохами, — вылетишь отсюда впереди собственного визга. Я могу так говорить, потому что работаю в этом деле с тех пор, как начал бриться. Они-то, конечно, лохи. Такие же, как деревенщины из Оклахомы и Арканзаса, которые разевали рты на всех ярмарках, где я поработал после Второй мировой. Пусть у тех, кто приезжает в Джойленд, одежда получше и водят они минибусы — «форды» да «фольксвагены», а не фармолловские пикапы, но парк превращает их в лохов с разинутыми ртами. А если нет, значит, мы плохо работаем. Но для тебя они — кроли. Если они услышат это слово, то подумают, что речь о королях. Но мы-то знаем правду. Они кролики, мистер Джонс, хорошенькие пухленькие кролики, любящие повеселиться, прыгающие от аттракциона к аттракциону, словно из норы

в нору.

Он подмигнул и сжал мое плечо.

— Кроли должны уходить довольными, иначе это место засохнет и скукожится. Мне приходилось такое видеть, и если уж такое случается, то конец наступает очень быстро. Это парк развлечений, юный мистер Джонс, так что мы ублажаем кролей и только совсем чуть-чуть, осторожненько тянем их за уши. Другими словами, развлекаем их.

— Понял, — сказал я, хотя мне было неясно, как я должен развлекать посетителей, полируя «Дьявольские машины» (местную версию автодрома) или разъезжая на мусоросборщике по Песьей тропе после закрытия.

— И не вздумай меня подвести. Приезжай в назначенный день, за пять минут до назначенного времени.

— Хорошо.

— В шоу-бизнесе есть два важных правила, малыш: всегда помни, где твой бумажник… и не прогуливай.

Когда я вышел из большой арки с выключенной сейчас неоновой надписью «Добро пожаловать в Джойленд» на почти пустую парковку, Лэйн Харди стоял, прислонившись к одной из закрытых касс, и курил сигарету, которая прежде торчала у него за ухом.

— На территории теперь не курят, — сказал он. — Новое правило. Мистер Истербрук говорит, что мы первый такой парк в Америке, но не последний. Взяли тебя?

— Да.

— Поздравляю. Фредди толкал речь про ярмарочников?

— Типа того.

— Учил обхаживать кроликов?

— Ага.

— Иногда он доставучий, как черт, но он человек старой школы, повидал все на свете, а многое — дважды, и он прав. Я думаю, ты справишься. Что-то в тебе есть от ярмарочника.

Он махнул рукой в сторону парка и аттракционов, вырисовывавшихся на фоне безоблачно-синего неба: «Шаровая молния», «Мозготряс», запутанные извивы водных горок в «Брызгах и визгах» и, конечно, «Каролинское колесо».

— Кто знает, может, это твое будущее.

— Может быть, — сказал я, точно зная, какое будущее меня ждет: писать романы и рассказы того рода, какие печатают в «Нью-Йоркере». У меня все было спланировано. Конечно, женитьба на Венди Кигэн у меня тоже была спланирована, и как мы родим пару детишек после тридцати. В двадцать один год жизнь лежит перед тобой, как карта. И только годам к двадцати пяти начинаешь подозревать, что смотришь на карту вверх ногами, а к сорока окончательно в этом убеждаешься. А к шестидесяти, уж поверьте, вы узнаёте, что безнадежно заблудились.

— Роззи Голд выдала тебе свою обычную порцию Фортуно-лапши?

— Э-э-э…

Лэйн усмехнулся.

— Можно было не спрашивать. Ты, главное, помни, что девяносто процентов того, что она городит, — лапша. Остальные десять… Скажем так, иногда она такое людям говорит, что буквально с ног их сбивает.

— А вы? — спросил я. — Вас она с ног не сбивала?

Он оскалился.

— В тот день, когда я позволю Роззи погадать мне по руке, я вернусь на дорогу, скитаться по балаганам. Сынок миссис Харди не связывается со спиритизмом и хрустальными шарами.