Джульетта поневоле

Мусникова Наталья Алексеевна

– Хорошо, - недовольно проскрежетала синьора Капулетти, - я поговорю с твоим отцом, моим супругом. Если он и граф согласятся немного подождать, будь посему. А нет… - женщина выразительно развела руками.

– Когда вы известите меня о решении батюшки?

Только бы не вечером, не хочу, чтобы нашей встрече с Яром помешали.

Синьора Капулетти задумалась, нахмурившись и неосознанно теребя пояс:

– Думаю, часа через два. Я передам тебе решение твоего отца через кормилицу.

Хвала небу, вечером мне никто не помешает! Скрывать улыбку я не стала, почтительно поцеловала синьоре Капулетти руку:

– Благодарю вас, матушка.

– Помни, дитя, - синьора Капулетти слегка коснулась моей щеки холодными,

словно у покойницы, пальцами, - мы действуем во имя блага нашего рода и тебя самой. Будь благоразумна и не упрямься воле своего отца.

– Да, матушка.

Синьора Капулетти ушла, оставив после себя тяжёлый аромат духов и смутное, словно сгущающиеся сумерки, беспокойство. Вот умеют же некоторые настроение портить! Я опять перечитала присланную от Ярополка записку, посмотрела в окно и досадливо вздохнула. Да что же это солнце никак не садиться, застряло оно в одной точке что ли?! Прямо издевательство какое-то! Я прошлась по комнате, проверила состояние Опалова (нос горячий, глаза закрыты, но дыхание ровное) и опять посмотрела в окно. Нет, нужно себя чем-то занять, а то я точно свихнусь от ожидания. Я попросила кормилицу принести мне какую-нибудь незаконченную вышивку. Рукодельница из меня, прямо сказать, не ахти, но шить и вышивать я умею, уроки технологии в школе не прошли зря. Мария моей просьбе удивилась, однако спорить не стала, принесла простенькую, но весьма милую цветочную вышивку. Отлично, займу руки, глядишь, и время пойдёт быстрее! Я с азартом приступила к работе, время от времени посматривая за окно на медленно и весьма неохотно ползущее к горизонту солнце. Правильно всё-таки говорят, что нет ничего хуже, чем ждать и догонять.

Я до крови наколола палец, три раза напутала в узоре и два раза порвала нитку, когда в комнату вплыла сияющая кормилица и привычной скороговоркой, перескакивая с одного на другое, поведала мне, что граф Парис охотно собрался отложить венчание на пару дней, дабы я могла закончить для него свадебный подарок. А он, оказывается, милый юноша, даже жаль, что я так толком его и не разглядела. Искренне хочу верить, что ему повезёт встретить достойную и милую девушку, которая полюбит его таким, какой он есть. Я опять посмотрела в окно. Ура, начинают сгущаться сумерки, совсем скоро я увижусь с Яром!

– Кормилица, милая, - я прервала сыплющую славословия графу Парису Марию, - совсем скоро мне опять потребуется твоя помощь.

– Всё сделаю, голубка моя, - горячо заверила меня кормилица.

Да я в этом даже не сомневаюсь.

– Как стемнеет ко мне придёт Тибальт, прошу тебя. Будь так любезна, проследи, чтобы нам никто не мешал.

Мария резко поменяла симпатии и принялась с тем же пылом и жаром хвалить Тибальта, многословно заверяя меня в своей верности и готовности исполнить любой мой приказ. Интересно, а если бы я, как Иван-царевич, с лягушкой бы обвенчалась, кормилица бы и в этом меня поддержала? Уверена, что да, причём ещё и свадьбу бы нам организовала. Вот оно, абсолютное безусловное принятие, о котором так много пишут!

Когда окончательно стемнело, кормилица помогла мне облачиться в тонкую ночную рубашку и ушла, прихватив с собой Александра. Я осталась одна, напряжённо вслушиваясь и всматриваясь в темноту. Сердце у меня грохотало так, что мне казалось, будто его стук слышен всем обитателям дома, пальцы от волнения были ледяными и слегка подрагивали, в голове царил самый настоящий сумбур. Страхи, сомнения, надежды, страсть сошлись в отчаянном поединке, грозя довести меня если не до безумия, то до нервного срыва точно. Чтобы хоть немного успокоиться, я закрыла глаза и принялась считать, всё время сбиваясь и отвлекаясь на доносящиеся с улицы шорохи.

– Юля…

– Яр!
– Я быстрее ветра слетела с кровати и бросилась к смутной фигуре, чуть заметно виднеющейся во мраке комнаты.

– Ты всё-таки пришёл!

– Разве я мог

поступить иначе?

Я не видела лица Ярополка, но в голосе слышала улыбку. И усталость, тщательно скрываемую от меня.

– Яр, - я потёрлась щекой о плечо любимого, обнимая его крепко-крепко, чтобы никакие силы не смогли нас разлучить, - Ярушка…

Что было потом, знаем лишь мы двое, да ещё луна, самым наглым образом заглядывающая в окно и подсматривающая за нами, бледнея от зависти. На рассвете, когда от завистницы-луны остался лишь тонкий, едва заметный серпик, а небо на востоке всё сильнее наливалось нежно-розовыми рассветными красками, Яр собрался покинуть меня. Я как могла оттягивала миг разлуки, моё сердце леденело в груди, одолеваемое тысячами сомнений, страхов, предчувствий неизбежной беды.

– Не хочу, чтобы ты уходил, - я прижалась к груди Ярополка, слушая биение его сердца, самую сладкую для меня мелодию.

Ярополк нежно поцеловал меня в макушку:

– Сегодня вечером мы опять увидимся и больше никогда не разлучимся.

Ох, любый мой, твоими бы устами да мёд пить!

– Прошлый раз ты говорил то же самое, а сам пропал, - мой голос предательски задрожал, по щекам, обгоняя одна другую, побежали слёзы, - у меня даже воспоминания о тебе стёрли!

– Пытались стереть, - мягко возразил Яр, губами собирая слезинки с моих щёк, - но у них ничего не вышло, потому что наша любовь сильнее всего на свете. Верь мне, Юля, у нас всё будет хорошо.

Я шмыгнула носом:

– Обещаешь?

– Клянусь.

Я решительно вытерла слёзы и храбро улыбнулась, прицыкнув на продолжающее ныть и капризничать сердечко:

– Я тебе верю. Иди, не хочу, чтобы тебя заметили у меня в комнате или на улицах города. Вечером увидимся!

– До вечера, - Яр крепко поцеловал меня и ушёл, легко, едва ли не играючи спустившись с балкона по увивающему его плющу

Я провожала любимого взглядом, пока он не исчез, а потом перебралась на ещё хранящую тепло его тела простынь, обеими руками обняла подушку, на которой Яр спал и сразу же уснула, словно кто-то невидимый повернул внутри меня рубильник, разом обесточив и обездвижив.

Весь день я была сама не своя, отвечала невпопад, часто вообще застывала на одном месте, глядя прямо перед собой широко раскрытыми глазами. Кормилица беспокоилась и тормошила меня бесконечными вопросами, синьора Капулетти нервничала и то обещала прислать ко мне лекаря, чтобы он излечил меня от непонятного недуга, то бранила за своеволие и грозилась запереть в комнате и не выпускать до самого венчания с графом Парисом. Эх, матушка, если бы вы помнили, каково это: любить, вы бы меня поняли! Хорошо хоть Опалов ко мне не лез, впрочем, наш признанный театральный ловелас вообще очень редко интересовался кем-то, кроме самого себя, а сейчас, когда его состояние оставляло желать лучшего, ничего удивительного, что он не обращал на меня ни малейшего внимания. Сначала я пыталась хоть как-то помочь Александру, гладила его, пыталась взбодрить и утешить, накормить, напоить или хотя бы просто подержать на ручках, поделиться теплом. Только вот мои добрые слова встречались едким, словно царская водка, сарказмом, а на все попытки прикоснуться, Опалов моментально и безжалостно пускал в ход когти.

– Ты чего царапаешься?! – я отдёрнула руку, с обидой глядя на багровый след царапины, оставшейся на ладошке. – Я же тебе помочь хочу!

– Шла бы ты, помогальщица, сама по доброй воле, пока как следует дорожку не объяснил, - огрызнулся Опалов, вяло отворачиваясь от меня. – Я, вон, тоже от чистого сердца помог, теперь нижнюю часть тела не чувствую.

– Ничего, вернёмся домой, обязательно отнесу тебя к ветеринару.

Я прижала ладошку к губам, но было уже поздно, меня услышали и поняли правильно. Опалов хищно сощурил глаза, глянув на меня так, что мне захотелось немедленно ретироваться, в идеале, к Ярополку поближе.