Джунгар. Небесное Испытание
Шрифт:
Ее вещи уже принесли. Ей хватило только посмотреть в глаза одной из монахинь. Никакой телепатии - просто эти женщины за многие годы знали о ней все.
Она действительно хотела повидать Мха Грома. Поручив двум монахиням начать приготовления после короткого инструктажа, она прошла в вырубленный в скале тоннель, соединявший кельи без того, чтобы выходить наружу.
Мха Грома была здесь еще тогда, когда Ицхаль привозили сюда девочкой. Тогда она была всего лишь одной из тех монахинь, что принимали ее в храме. Через несколько лет над ней провели обряд очищения, и Мха Грома погрузилась в исследование Вечно Сущего. Иногда Ицхаль передавали то, что говорила Мха Грома, - а говорила она с тех пор не больше пяти раз. Три из них были бессмысленным, на ее взгляд, набором слов,
– Мха Грома?
– ее глаза пока не привыкли к темноте кельи, которую она нашла без особого труда по груде черепков: Мха Грома в плохие дни имела привычку швыряться приносимыми ей глиняными плошками в излишне беспокоивших ее прислужниц.
– Це-це-це!
– раздалось из темноты, и мимо уха Ицхаль что-то просвистело. Судя по звуку падающих на пол черепков, еще одна плошка.
– Я вижу, вы рады мне, почтенная Мха Грома, - произнесла она с улыбкой, - Ваша меткость вошла в легенду и достигла моих ушей.
– Це-це-це!
– снова застрекотала старуха. Теперь Ицхаль могла видеть ее, практически на четвереньках ковыляющую из угла в угол, к темной куче, видимо, постели.
– Мне жаль, что я нарушаю ваш покой, почтенная Мха Грома, - как можно вежливее сказала она, - Однако покорно прошу вашу святость снизойти к нашим мелким делам. Мои собственные способности ничтожны, а окружающие меня приметы пугающи и туманны.
– Ты ничего не знаешь о своих возможностях, княжна, - скрипуче проговорила старуха.
Ицхаль удивилась.
– Я много лет стараюсь развивать их, Мха Грома, но не добилась и половины того, чего добиваются у нас рядовые послушницы. Я знаю, что мои способности много ниже средних, и смирилась с этим.
– Если пустить топор плавать, он и вправду не будет хорошим пловцом, - буркнула старуха, - Но хватит об этом. Не гневи богов, жрица. Тебе дано столько, что боги из предосторожности отняли у тебя такую малость, как вещие сны или возможность поджечь взглядом сухую ветку, - все эти фокусы, которыми люди столь гордятся. Так что ты хочешь видеть?
– Равновесие нарушено, - прошептала Ицхаль, смущенная неожиданными словами отшельницы, - И мой сын, Мха Грома. Он жив. И он в опасности.
– Какой у нас нынче год?
– деловито осведомилась старуха.
– Год Снежного Грифа, - подсказала Ицхаль, и старуха вдруг подпрыгнула на добрый локоть от земли.
Мха Грома взвыла и выдала целый поток совершенно незапоминаемой тарабарщины. Потом затихла, лежа на спине прямо на голом полу, с отвисшей челюстью и остановившимся взглядом. Ицхаль, не на шутку перепуганная, позвонила в колокольчик, что носила с собой, и на этот звук пришли две постоянно ухаживавших за святой отшельницей монахини. К ее облегчению, оказалось, что Мха Грома часто впадает в подобное состояние, которое иногда может длиться много дней. Они обернули худое неподвижное тело покрывалами и водрузили на постель. Последнее, о чем подумала Ицхаль, это то, что в келье, против ее ожиданий, совершенно не воняло. Пахло сеном, деревом, сухой тканью. И чем-то еще вроде того, как пахнет морозной ночью в горах. Ясной морозной ночью.
Ицхаль выждала еще два дня. Мха Грома не приходила в себя и она по опыту знала, что может уехать совершенно ни с чем: откровения отшельницы были совершенно непредсказуемыми. А ей нужен не только ответ.
На третью ночь Ицхаль решилась. Монахини по ее приказу привели в порядок одну из келий, вырубленных внутри горы, но имевших отверстие в потолке для медитаций. Она велела принести сундучок и аккуратно достала из него двенадцать крупных опалов, каждый в оправе из разного металла, - меди, серебра, олова, свинца, железа и так далее, четыре шара из горного хрусталя и четыре - из обсидиана, а также совершенно диковинную вещь, - шарик чистой ртути, заключенный в стеклянную трубку, запаянную с обеих концов. Разложив их внутри начерченной на полу восьмилучевой звезды, Ицхаль опустилась на колени в ее центре и принялась повторять заклинание. Ее ноги быстро занемели на
Несколько раз ей казалось, что ей удается визуализировать лицо Элиры в своем сознании и повторить ей послание, но потом все рассыпалось, и Ицхаль не могла сказать точно, произошло это - или ей показалось. В ней нарастала неуверенность и разочарование. Наконец, окончательно обессилев, она бросила свои попытки связаться с Элирой и просто отчаянно взмолилась, прося Падме и всех богов и духов уберечь ее сына от грозящей ему опасности и дать ей дожить до того момента, когда она сможет увидеть его. По ее щекам потекли слезы, и она повторяла свои бессвязные молитвы до тех пор, пока все, даже горе, не заслонило настоятельное осознание того, что она лежит на холодном полу кельи, и ноги затекли настолько, что ей пришлось распрямлять их руками. Боль казалась нестерпимой, но Ицхаль даже обрадовалась ей - она отвлекала ее от медленно наступавшего осознания того, что ее последняя надежда связаться с Элирой рухнула. Доверить свою тайну она никому не может - из боязни, что невольно выдаст Элиру, а через нее - и Илуге, а у самой у нее постыдно не хватает магических способностей на то, что в ургашских школах считалось хоть и трудным, но не выдающимся. Ей остается только проглотить свое разочарование и искать утешения в медитации.
Она пробыла в кельях еще три дня. Отчасти ожидая, не очнется ли Мха Грома. Отчасти для того, чтобы досадить своим растерянным стражам. Кроме того, здесь она, пожалуй, ощущала, что давящий молот подозрительности брата, душных интриг, всех этих двусмысленных, полных яда и осторожного манипулирования фраз, исчез. Так спокойно было сидеть, растворяясь в непоколебимом спокойствии этих мест. Ицхаль почти с сожалением дала приказ о возвращении. Ей бы хотелось обдумать все, что с ней произошло за последнее время, в спокойствии. Однако слишком долгое ее отсутствие может тоже насторожить Ригванапади, и он опять ее в чем-нибудь заподозрит. Она должна быть вдвойне осторожна, если хочет когда-нибудь увидеть своего сына. Живым.
Она уже ступила на веревочный мост, вызвав суетливую беготню своих стражей на той стороне разделяющей их пропасти, когда к ней подлетела запыхавшаяся послушница.
– Мха Грома… она зовет вас, - пролепетала она, и Ицхаль немедленно развернулась.
В келье ее встретил пронизывающий взгляд. Мха Грома больше не кидалась посудой. Она выпрямилась, завернулась в свое рванье, и вышагивала по келье с весьма величественным видом. Увидев Ицхаль, святая вытянула руку:
– Как ты можешь быть такой глупой, Ицхаль Тумгор?
– строго спросила она, - Я размышляла о твоих словах, и осознала, что ты и впрямь не знаешь, кто ты. А я столько лет считала, что Церген сказала тебе… Значит, мое откровение о Годе Снежного Грифа может разрешиться и так: Ицхаль Тумгор узнает о своем предназначении! Или так: святая отшельница Мха Грома заставляет кости Церген сплясать, называя ее старой дурой!
– и Мха Грома захихикала, поднеся к губам сморщенный кулачок.
Она могла себе позволить называть покойную предшественницу Ицхаль просто по имени, - Мха Грома и той годилась, верно, в старшие сестры.
– Я не знаю, кто я, - ровно произнесла Ицхаль.
– Ты - Ярлунга!
– почти прошептала Мха Грома таким тоном, словно только что сообщила Ицхаль величайшую тайну.
– Но… я ничего не знаю о них, - растерянно сказала Ицхаль.
– О, да сгниют мои кости!
– пронзительно взвыла Мха Грома, - Как тебя учили, девочка! Куда смотрела Церген, тупая дочь ослицы! Нет ничего страшнее, чем не ведающая, что творит, Ярлунга! Она же знала, что в правящей княжеской семье концентрация крови Итум Те выше, а значит, выше вероятность Его появления.