Джунгар. Небесное Испытание
Шрифт:
Илуге, приготовившийся к длинной затейливой речи, опешил: избранные воины один за другим уже начали выходить вперед. Он споткнулся, замешкался, и Нарьяна даже слегка толкнула его в спину. Одиннадцать воинов одиннадцати племен вышли в образованный остальными круг.
Илуге посмотрел на тех, с кем предстоит состязаться за право стать вождем всех племен. Все как один - воины. Большинство - бывалые бойцы, украшенные шрамами еще старых племенных войн, до последнего малого мира. Один, из ичелугов, - одноглаз, и, судя по свежему шраму, глаз он потерял где-нибудь на перевале Тэмчиут. Было еще трое молодых, - ойрат, тэрэит и увар, и Илуге
Однако в первый день ничего не произошло. Всех выбранных воинов провели через обряд очищения - паровую баню, - и отправили по юртам. Илуге был даже разочарован - ему не хотелось провести еще ночь, изнывая от ужаса неизведанного. Пить арху им тоже было запрещено, и Илуге провел этот нескончаемый вечер, играя с Нарьяной в кости и безнадежно ей проиграв.
На второй день шаманы принесли жертвы и вымазали их кровью жертвенных животных. Это делается для того, чтобы запах их тел не выдал их на полях Аргуна, объснил Онхотой. Духи любят старую кровь, потому им надлежало провести следующую ночь в уединении, завернувшись в меха и ни с кем не разговаривая. Илуге думал, что никогда не заснет, но, как ни странно, провалился в сон сразу.
Ему приснилось, что он умер в Ургахе, и монахи выбросили его тело на плоскогорье. Над его головой закружились огромные белые птицы.
" Они - падальщики" - в бессильном ужасе думал Илуге и удивлялся, как он может думать, если он мертв. Грифы спускались все ниже, пока два из них не сели прямо рядом с ним. Илуге ничего не чувствовал, - ни боли, ни ужаса, - только безмерное изумление, когда птицы разорвали его на куски. А потом, когда они сорвали с него плоть, оказавшуюся ненужной и тяжелой, он почувствовал, что может взлететь, что сам превратился в грифа, и теперь все небо принадлежит ему…
Чья-то рука потрясла его за плечо. Онхотой. Рассвет еще не наступил, когда они вышли из юрты по поскрипывающему снегу, направляясь к шаманской юрте. Онхотой был серьезен и напряжен. По усталым складкам у его губ Илуге догадался, что несколько предыдущих ночей он провел без сна.
Юрты была полна запахов, какие остаются после камланий - резкий запах сгоревших костей, трав, чего-то кислого. Изнутри стены покрывали звериные маски, смотревшие пустыми дырами на месте глаз неуютно и грозно. Одиннадцать шаманов, вводя каждый своего испытуемого, снимали с него всю одежду и усаживались по краям юрты. Руки Онхотоя уложили его головой к огню. Все молчали.
Наконец, неровно задребезжали колокольцы на посохе Заарин Боо. Руки Онхотоя поднесли Илуге к губам чашу с дымящимся напитком. Вкус был горький, грибной.
К колокольцам прибавился звук бубна, а через какое-то время - старчески хриплый голос. Потом еще один, еще… Шаманы один за другим вступали в песнь, подхватывая ритм своими бубнами, рассыпая его на каскады неритмичных звуков - и собирая снова. Илуге почувствовал, что его зрение распадается вместе с этими звуками, перед глазами поплыли пятна. Он откинул голову, задыхаясь и стараясь глядеть прямо вверх, где фантастические полузвери-полулюди, казалось, улыбаются ему с потолка. Потом они ожили, сплетаясь вокруг него во все убыстряющийся хоровод.
Сквозь рокот бубнов пробился длинный хрустальный звук, ударивший по обнаженным нервам. Скользнув вместе с ним в темноту,
Илуге сделал шаг, потом другой. Теперь перед ним лежала только одна тень, и отсутствие второй ощущалось, будто дыра на месте камня в драгоценном кольце. Илуге невольно подумал о том, в каких мрачных глубинах этого мира бродит сейчас душа Орхоя Великого, подарившего ему жизнь ценой собственного небытия под всеми небесами. Уна, - неотвратимость, - двигала ими.
На этот раз под небом Эрлика не было ни моста, ни пропасти. Река слез шумела где-то совсем близко и Илуге, скорее машинально подошел к ней. Река текла между красных сухих берегов, не оставляя ни грязи, ни влаги, - черный маслянистый поток, не нарушаемый всплесками резвящихся рыб и игрой воды на перекатах. Илуге подошел ближе и почувствовал печаль, море печали, поднимавшегося от воды, словно неощутимый запах. Его сердце сжалось. Казалось, все страдание, которое он пережил, вернулось снова и обрушилось на него. Отчего в жизни столько боли? Отчего она так не выносима и кто делает ее такой невыносимой? Илуге забыл, куда и зачем он шел. Не было ничего важнее ответа на этот вопрос, и он сел, окунув пальцы в темную воду.
Круги по воде от его пальцев разбежались, всколыхнув гладкую поверхность реки. Вода, - он знал, что на вкус она горько-соленая, - мягко обтекла его пальцы, завораживающий холод потек вверх. Должно быть, так замерзают в степи насмерть, Илуге доводилось слышать, что людей охватывает такое вот сонное безразличие, такая же непостижимая, нескончаемая усталость.
По воде прошла рябь, и Илуге увидел идущую к нему женщину. Черные одежды стекали с ее тела, будто вода, и без плеска стелились по столь же темной воде. Черные волосы, обрезанные с одной стороны лица, падали до колен с другой. Черные глаза, блестящие, будто обсидиан, смотрели на него с таким понимающим страданием, что у него против воли слезы навернулись на глаза.
– Здравствуй, Айсет-Вестница!
– прошептал он, узнав ее.
– Здравствуй, человек, сосуд печали, - прошелестел в ответ голос, - Ты ведь знаешь, кто я и кому дано видеть меня. Зачем ты по своей воле пришел ко мне?
– Мне нужен волос с твоей головы, о Старшая Дочь, - сказал Илуге, стараясь подавить струящиеся сквозь него волны печали, - Для Тэнгэрин Утха, Небесного Испытания.
– Знаешь ли ты, человек, отчего я живу в Реке Слез, и отчего меня еще называют Хранительницей Печали?
– спросила Айсет-Вестница, и ее лицо осветилось слабой, болезненной и невыразимо прекрасной улыбкой, - Ответь мне на этот вопрос, и я поверю, что ты достаточно мудр, чтобы принять мой дар и то, что он принесет.
Илуге думал долго. Она не торопила, стоя перед ним, и ее черные одежды слабо шевелил невидимый ветер.
– Я думаю, ты печальна оттого, - наконец, сказал он, силясь совладать с голосом, - Что тебе назначено извещать людей о смерти и страдании, - наконец сказал он.
– И это тоже, - кивнула Страшая Дочь, - Но не это - главное.
– Ты видишь страдания человека, который не понимает, что сам является причиной своих страданий. И своей смерти, - твердо сказал Илуге, - Должно быть, очень редко, ты приходишь и к тем, кто воистину уходит по воле богов, но их, наверное, так мало…