Джунгли

Касслер Клайв

Все это Макд рассмотрел еще издали. Детали предстали взору, когда вертолет значительно приблизился. Судно представляло собой ржавую посудину, которую давно пора отправить на металлолом. Краска облезала пятнами по всему корпусу и палубам, словно они заразились морской экземой, которая представляла собой мешанину разных цветов, нанесенных один на другой без всякого представления об эстетике. Ржавчина образовывала пятна на палубе, проступала на шпигатах и в клюзовых отверстиях, испещряла полосами стены надстройки словно красновато-бурое гуано.

На палубе валялись вышедшие из строя механизмы, железные бочки

из-под горючего и прочий хлам, в том числе невесть откуда взявшаяся стиральная машина и покрышка от тракторного колеса.

– Должно быть, вы меня разыгрывали, – пробормотал Макд, когда увидел судно во всей его красе. – Это шутка?

– Судно не то что не привлекательное, – отозвался Гомес Адамс, – но определенно безобразное с виду.

– Поверь мне, – заверил Хуан, – оно не то, чем кажется. Пока мы не будем посвящать тебя в его секреты, но они есть.

– Какие? Оно было транспортом у Тедди Рузвельта, когда он отправился на Кубу?

Хуан засмеялся.

– Нет, – улыбнулся Линк, – «Орегон» был первой попыткой Ноя построить ковчег.

– Готов в это поверить.

Гомес подлетел к корме, где находилась вертолетная площадка с указателем на заднем грузовом люке. Один из членов команды стоял рядом с ней, на случай если летчику потребуется корректировка при посадке. Но Адамсу указаний не требовалось: вертолет завис прямо над большой выцветшей буквой В и сел в самый центр площадки. Адамс заглушил двигатель. Его настойчивое завывание постепенно смолкло, и стали различимы, замедляя вращение, лопасти винта.

– Леди и джентльмены, добро пожаловать на судно «Орегон», – заговорил Адамс. – Температура воздуха двадцать градусов по Цельсию. Местное время одиннадцать часов восемнадцать минут. Пожалуйста, имейте в виду: вещи наверху могли сдвинуться во время полета. Спасибо, что летели сегодня с нами; надеемся, вы воспользуетесь нашими услугами в будущем.

– Оставь, – фыркнула Линда, открывая заднюю дверь. – Твоя реклама ни к чему, и арахис был несвежий.

Хуан еще раз восхитился своей командой. Не прошло и двенадцати часов с тех пор, как они катились по горному склону, спасаясь от ракеты «Хеллфайер», а теперь беззаботно шутят. Напомнил себе, что удивляться не следует. Они сами избрали свой путь. Если бы не шутили после операции, то не вынесли бы и пяти минут такой жизни.

Из надстройки вышел Макс Хенли. В желтовато-коричневом комбинезоне с масляным пятном на локте. Для защиты от солнца он носил старую бейсболку, прикрывавшую остатки рыжих волос. С возрастом у него появилось брюшко, от уголков глаз расходились морщинки, но он был подвижным и с громадными ручищами, так что запросто мог постоять за себя.

Похоже, он шел из перестроенного машинного отделения «Орегона». С ним – Джулия Хаксли, флотский врач, в белом халате, прикрывающем соблазнительные изгибы тела. Прическа ее представляла собой «конский хвост». Сосредоточенная, почти неприступная во время работы с пациентом, в остальное время она была добродушно-покладистой. Джулия лечила Хуана, когда ему оторвало часть ноги огнем с китайской канонерки несколько лет назад, во время миссии для Агентства морских и подводных исследований, наблюдала за его реабилитацией, когда он прогрессировал от неспособного ходить до легко пробегающего несколько миль не хромая.

Во всем

мире только она и Макс знали, что оторванная ступня и лодыжка Кабрильо непрерывно болят. Эта боль называется фантомной, она знакома почти всем перенесшим ампутацию. Для Хуана в ней не было ничего фантомного. Хотя он не видел своей ступни и не мог ее коснуться, это не мешало ей постоянно болеть.

– Я получил подтверждение перевода денег со счета Бахара на наш, – сообщил Макс вместо приветствия.

– Мы все целы-невредимы, – ответил Хуан. – Спасибо, что спросил.

– Не будь таким придирчивым, – резко остановил его Макс. – Я разговаривал с тобой час назад. Знаю, что у вас все в порядке. К тому же деньги для меня важнее вашего здоровья.

– У тебя золотое сердце, приятель. – Хуан жестом подозвал Лоулесса. – Макс Хенли, Джулия Хаксли, это Макд Лоулесс. Макд, это мой заместитель, а это судовой ампутатор. В буквальном смысле.

Все обменялись рукопожатиями.

– Отведите Макда в мою каюту, пусть Хакс его осмотрит, – велел Хуан.

Интерьер судна был не лучше его шершавой поверхности. Потрескавшийся линолеум, слабое освещение, пыльные кучи величиной с перекати-поле. Асбест и свинцовые белила казались любимыми материалами декоратора.

– Господи! – воскликнул Макд. – Это судно похоже на кучу токсичных отходов. Можно ли здесь дышать?

– Конечно, – ответил Линк, и его широкая грудь выпятилась, когда он наполнил легкие. – Еще как. – Потом хлопнул тыльной стороной ладони по упругому животу Лоулесса. – Успокойся, приятель. Это не то, что ты думаешь. Председатель тебе покажет. Ступай с доком, увидишь.

Хаксли пригласила Макда в каюту за мостиком и поставила санитарную сумку на туалетный столик. Линк, Хуан и Макс отправились на мостик. Линда отпросилась, сказав, что ей нужно полежать два часа в ванне с горячей водой у себя в каюте.

Ни офицеров на палубе, ни вахтенных на мостике не было. Такие формальности соблюдались, только если поблизости наблюдались суда или на борту находился портовый лоцман или таможенники. В остальное время рубка оставалась пустой.

Она была просторной, с застекленными дверями по обе стороны для выхода на переходной мостик. У штурвала старого образца рукоятки за долгие годы были отполированы ладонями. Иллюминаторы, покрытые налетом соли, едва пропускали свет. Оборудование казалось давным-давно устаревшим. Радио походило на нечто собранное еще самим Маркони. Металлические детали, как и механизмы управления двигателем, выглядели не чищенными со дня установки. Деревянные ящики для карт потрескались, везде виднелись пятна от жирной еды и пролитого кофе. На вид это была, пожалуй, самая неприглядная ходовая рубка.

Через несколько секунд после того, как они взошли на мостик, словно материализовался из воздуха пожилой джентльмен в черных брюках и накрахмаленной белой рубашке, с повязанным чистейшим фартуком. Волосы его были такими же белыми, как рубашка, лицо худощавое, морщинистое. В руках он держал серебряный поднос с запотевшим кувшином с какой-то тропической, судя по виду, смесью и хрустальными бокалами.

– Солнце находится где-нибудь над реей, – произнес он с сильным британским акцентом.

– Что у тебя, Морис? – спросил Хуан, когда судовой стюард раздал бокалы и стал разливать напиток.